Шрифт:
— Знаешь, отец, — губы его задрожали, — ведь Арчил отдавал свой хлеб Тенгизу и Тамаре…
Тенгиз отвел взгляд от портрета брата.
— Ты помнишь, дядя Леван, этот мяч? — спросил он тихо.
Откуда было знать Тенгизу, что я помнил не только мяч…
Перевод О.Романченко
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Поезд приближался к лесу. Сержант Гвачи Микадзе сидел на подножке и, весь подавшись вперед, ждал: вот-вот покажется из-за поворота знакомый полустанок.
Только пять дней назад Гвачи выписался из госпиталя. Долгая дорога изнурила его не меньше, чем недели лежания на больничной койке. Спертый воздух вагона, тряска, нескончаемая возня пассажиров притупляли мысли и чувства, голова становилась тяжелой. Теперь всему этому конец. Поезд летел по родной земле, и Гвачи был похож на человека, очнувшегося от долгого сна. Грудь полнилась радостью, бледные губы растягивала улыбка. Ему хотелось петь и смеяться.
Уже давно не билось у него так сердце, целых два года не улыбался он этой луне, этим звездам. Право, они мерцали сегодня даже теплее, чем прежде. И все, все, что он видел сейчас, озаренное лунным светом, было каким-то праздничным, радостным. Мать… Он скоро обнимет ее! Она вставала в воображении Гвачи в том домашнем вылинявшем платье и черном платке, которые были на ней в день расставания, и смотрела на него своими печальными, полными любви глазами.
— Мама…
Это слово прозвучало так тихо, что сразу же потонуло в грохоте колес. А может быть, оно и не было сказано? Может быть, это ветер пропел его, тот ветер, что шелестит в мелькающих мимо поезда виноградных лозах, врывается в щели старого дома Гвачи, треплет седые волосы матери, одиноко сидящей у очага?..
Паровоз пронзительно свистнул, и Гвачи поднялся. Но поезд не остановился, — не замедляя хода, он пролетел мимо полустанка, ворвался в лес. Рядом с насыпью потянулось болото, над которым склонялись коренастые ольхи. Они стояли, словно по колени, в воде, и густой белый дым тяжелыми клубами обволакивал их корявые ветви, сбегал вниз, стлался по зеленому болоту.
Гвачи с беспокойством вспомнил, что поезд — скорый, а скорые не останавливаются на полустанках. Неужели ему придется доехать до станции, а потом десять километров идти обратно пешком? Ведь родное селение вот за этим лесом… Нет, нет, он не может так долго ждать. Держа в руке вещевой мешок, он всем телом подался вперед, свесил со ступеньки правую ногу, прыгнул и кубарем скатился под откос. Мимо со стуком и грохотом пролетели вагоны, и все стихло.
Гвачи встал, отряхнул с себя песок, поднялся на железнодорожную насыпь. Поезд был уже далеко, стук колес был едва слышен и наконец замер. Красный огонек последнего вагона скрылся за лесом.
Гвачи повернулся и быстро пошел по шпалам назад. Резкая боль охватила плечо, жгло лопатку. Он остановился, расстегнул ворот, тронул туго перевязанную рану. Голова закружилась, по всему телу разлилась слабость, деревья вдруг запрыгали, и Гвачи медленно опустился на рельсы.
Ночную тишину нарушало лишь кваканье и глухое бульканье лягушек в болоте да шелест леса. По верхушкам деревьев пробежал ветер, ударил в насыпь, с шуршанием взметнул песок, бросил его в лицо сидящему на рельсах человеку. Гвачи открыл глаза…
Луна вынырнула из-за облаков и осветила синеватые горы над лесом. Никогда еще не казались они Гвачи такими величавыми. Он смотрел на горы и чувствовал, что его мускулы наливаются силой, голова проясняется и радостью наполняется грудь.
Пора было идти, а он все стоял и стоял в оцепенении, не в силах отвести глаз от родных гор, от плывущих над ними янтарных облаков. Здесь он родился и вырос, но никогда раньше не замечал, что так прекрасна природа Колхиды…
Ветер умчался в горы. "Какой здесь покой, как ласково мерцает вода, как таинственно затих лес".
Всем своим существом Гвачи ощущал близость родного дома, близость матери. Ему казалось, что он слышит, как она молится. Даже биение ее сердца он слышит. Так билось оно в минуту расставания, когда он в последний раз прижался к ее груди!.. Маленькая, худенькая, кажущаяся еще меньше на большой, переполненной людьми платформе, она глядела на него заплаканными глазами так, будто прощалась навеки. Скоро, скоро он увидит эти дорогие глаза!
Был поздний вечер, когда Гвачи подошел к родному селению. Где-то лениво лаяла собака. Кто-то рубил дрова, кто-то звал кого-то… А вот совсем близко заскрипела калитка. Гвачи вслушался и стал различать с детства знакомые голоса и звуки.
Почему же не выходят навстречу родные и близкие? Впрочем, так лучше. Пусть никто не увидит его раньше матери, и ничей порог не переступит он раньше родного порога… Но как не остановиться у дома Беглара Нармания? Ведь с его сыном Хутой он вырос, вместе с ним ушел на фронт…
Двухкомнатный из гладких досок домишко был похож на сказочную птицу, притаившуюся в тени огромного орехового дерева. Дым очага поднимался над крышей и клочьями повисал на раскидистых ветвях ореха. Из-за приотворенной двери доносился звук гитары. Молодой голос напевал с детства знакомую песню… Ну, как было не остановиться?