— Э-э, — разочарованно протянул Тазо, — ты не туда повел, не развил тему! — Тазо встал и потянулся, отчего создалось впечатление, что он перелил свое крупное могучее тело в сосуд другой формы.

— Тенгиз! Ты меня слышишь? — донеслось из-за двери.

— Слышу, тетя Нино!

— Саша говорит, английские футболисты приезжают в конце мая, совсем забыла…

— Спасибо! — крикнул Тазо, а вполголоса добавил: — Если так будет продолжаться, никакой панихиды я им не устрою.

— Они ведь знают, что у тебя радио испорчено… Вот и сообщают тебе последние известия.

Я почувствовал, что пора уходить, но не мог уйти, не выяснив, зачем Тазо был сегодня у Наи.

Уже возле самых дверей я обернулся и без всякой связи с предыдущим спросил:

— Тазо, зачем ты был сегодня у Наи?

Мне показалось, что он побледнел и попытался скрыть растерянность за деланной улыбкой.

— Почему тебя это интересует? — он уже овладел собой и легко, как игрушку, подхватил с полу 32-килограммовую гирю. Сколько бы раз я за нее не брался, никогда не мог поднять выше подбородка.

— Ты можешь ответить или нет?

Собственно, по какому праву я его допрашиваю?

— Сейчас не могу, — Тазо продолжал выделывать с гирей самые сложные упражнения.

Я вспомнил, как эту двухпудовую гирю притащили Тазо на рождение четыре девушки и среди них Мелита — поздравить его с 32-летием.

— Я не понимаю, почему ты не можешь сейчас ответить? — явно нервничал я. — Почему ты ходишь к Наи?

— А ты можешь ответить, почему ты н е ходишь к Наи?

— Это мое дело.

— Ты подсказал мне прекрасный ответ. Это мое дело, почему я хожу к Наи.

— Как хочешь. Мне было просто интересно узнать…

— Наверно, интересно, раз ты специально для этого явился ко мне и просидел весь вечер.

— Может, ты и прав. — Я взялся за ручку двери.

— Потренируешься? — он с размаху перекинул ко мне гирю.

Я невольно подался назад.

Тазо довольный засмеялся:

— Тогда прощай. Не обижайся, я все тебе объясню, но не сейчас.

Я пожал плечами и прикрыл за собой дверь.

Город спал.

Спала и ночь, раскинув по крышам руки, таинственная и молчаливая. Я шел по улице и, как карлик на великана, взирал на дремлющее ночное пространство.

С детства знаком мне безотчетный страх, вызываемый сущим пустяком: безобидный пень вдруг представится грозным чудовищем. Едешь, бывало, ночью по деревенскому проселку, знакомому до каждого камешка, и вдруг вздрогнешь и поежишься от необъяснимого страха. Одно только странно: я не спешил убегать, а напротив, заставлял себя приблизиться к страшному видению и убеждался, что это всего-навсего вязанка хвороста, упавшая с телеги какого-нибудь ротозея.

Кому не знакомы эти детские страхи, когда, ощутив прикосновение чего-то холодного и скользкого, в ужасе скидываешь одеяло и вскакиваешь, повинуясь желанию немедленно, не мешкая ни минуты, освободиться от гнетущего необъяснимого страха и боли.

Вот такой же, примерно, ужас испытываю я перед неопределенностью, неизвестностью. Я готов на отчаянный шаг, лишь бы избавиться от гнетущего чувства бессилия перед грозной, загадочной силой. Но поди раскуси ее сразу! Это в детстве было просто: подбежал и увидел, что кровожадный дракон — всего-навсего корявое дерево. А теперь нужны долгие недели, а то и месяцы кропотливого труда, чтобы проникнуть в недобрую тайну преступления…

Школьный коридор пуст. До звонка еще целых двадцать минут. Я с интересом рассматриваю стенгазеты. Особенно занимают меня детские рисунки. В них каждая линия, самая нелепая на взгляд взрослого, несет огромную смысловую и эмоциональную нагрузку. Вот какая-то девочка нарисовала себя и свою сестру. Стоят на ножках-спичках две куклы, похожие, как близнецы, взявшись за растопыренные руки. Для усиления сходства юная художница даже шнурки на ботинках нарисовала одинаковыми. А вот отважный Киквидзе на лихом коне. За ним черной тучей вьется бурка, такая широченная, что под ней умещается весь отряд с грозно занесенными саблями.

В застекленной витрине — экспонаты кружка «Умелые руки». Здесь и вырезанная из дерева крошечная люлька, и миниатюрное пандури с нейлоновыми ниточками вместо струн. Кажется, тронь — заиграют. Макет Загэса, весь величиной с тетрадный лист. Я загляделся: все честь-честью, только что не журчат целлофановые струи Куры, и памятник Ленину скопирован с удивительной точностью. Рядом с образцами традиционной грузинской чеканки кто-то нацарапал карандашом: