Екатерина Ивановна закрыла тетрадь. «Хороший мальчик Отар, — подумала она, — как расстроила его эта смерть. Мне он сказал как-то сухо: «Знаете, Екатерина Ивановна, у меня дедушка умер» — и опустил голову. А сколько трогательных воспоминаний связывает его с памятью о дедушке. Искренний мальчик, умный и добрый. Было бы неплохо, если бы Важа подружился с ним».

Учительница взяла новую тетрадь и открыла ее.

Георгий Авадашвили

VII класс „А“

ПЕТУШОК В ОБЛАКАХ

Вот уже второй день, как я у бабушки в деревне. За это время я обошел всех соседей. Говорят, я вырос, стал басить, но я совсем не замечаю этого.

А когда мама открыла мой чемодан, начались упреки: для чего, мол, ты взял столько книг.

Конечно, мама права, я и в прошлом году привез с собой так много книг, что и половины не успел прочесть.

Зато в это лето я непременно прочту все, а может быть, даже не хватит…

Мишико еще с утра ушел с отцом на мельницу. Я жду его возвращения: прилег на балконе и читаю. Вдруг слышу:

— Гогия-а!

Сначала мне показалось, что это Мишико вернулся с мельницы, но голос был не его.

— Гогия-а! — послышалось снова.

На балкон вышла бабушка Фати.

— Наверное, почтальон газеты принес, ну-ка сбегай!

Я побежал. Это и правда был наш почтальон. С ним я познакомился прошлым летом, когда выписал газету «Молодой коммунист». Бывало, почтальон подойдет к нашим воротам, поставит ногу на перекладину, вскинет на колено набитую газетами брезентовую сумку и крикнет: «Гогиа-а!» — это потому, что я младше всех в доме. Говорят, он и после моего отъезда кричал «Гогиа-а!» Видно, привык.

А Мишико не вернулся, должно быть, речка высохла и мельница едва крутится.

Утром я побежал к Мишико. Тетя Пелагея сказала, что он еще спит. Я вернулся домой, прилег на балконе и раскрыл книгу, но, как видно, не суждено мне было прочесть ее. Сперва бабушка Фати сказала:

— Курица кудахчет, наверное, снесла яйцо, поищи-ка и принеси.

Потом мама послала меня за ореховыми листьями для лепешек. Наконец я снова взялся было за книгу, но вдруг услышал какую-то возню и лязг железа.

— Скорей, скорей, Гоги! — крикнула бабушка. — Наверное, свинья отвязалась, перепортит все!

Я вскочил и помчался вниз по лестнице. Наша свинья забралась в кукурузу, успела уже помять несколько стеблей и, блаженно хрюкая, уплетала сочные початки. За ней волочилась длинная цепь с колышком. Конец цепи был в двух шагах от меня. Я осторожно подкрался, но свинья заметила и побежала, вырвав колышек у меня из рук. Я снова подкрался и быстро наступил на него. Свинья сорвалась с места. Я упал на землю и крепко ухватился за цепь. Но разве я мог удержать ее! Однако тут глупая свинья обежала вокруг дерева и сама себя привязала. А я был весь в грязи. Вероятно, свинью назвали свиньей потому, что она всегда поступает по-свински…

После обеда я снова пошел к Мишико. Вижу — он сидит во дворе, смотрит куда-то вдаль и ковыряет в носу (никак не может отвыкнуть от этой привычки, и нос у него с каждым годом становится все больше и больше).

— Выспался? — крикнул я еще издали.

Он взглянул на меня, криво улыбнулся, но не ответил.

— Где вы были так долго? — спросил я, подсев к нему. — Вода, что ли, высохла на нашей мельнице?

— «Нашей мельнице»! — передразнил Мишико и насмешливо посмотрел на меня. — Если бы мы надеялись на нашу мельницу, до сих пор сидели бы там.

— А где же вы были?

— Угадай!

— На другой мельнице?

— Нет.

Мишико вообще любит все преувеличивать. Пошлют его за хворостом, начнет изображать, что заблудился, а сам нарочно проплутает в лесу и потом до вечера ищет дорогу к шоссе. Правда, один раз он в самом деле заблудился, и, если бы не умел громко и протяжно выть, крестьяне так и не нашли бы его.

Если Мишико сядет верхом на лошадь, ему кажется, что он председатель колхоза. Собака у него махонькая, размером со сливовую косточку, но он ее величает Тигренком. Однажды Тигренок случайно упал с высокого балкона, но уцелел, хотя и ушиб лапу. А Мишико потом уверял меня, что хищный Тигренок заметил кошку во дворе и кинулся на нее сверху.

— Скажешь ли ты наконец, на какой вы мельнице были?

— Наверное, ты о ней и не слышал, — ответил Мишико, снова глядя вдаль. — Мы были на Хангэсе, на берегу реки Сакраула. Знаешь, какая там мельница?

— А что, она брехню мелет? — вдруг рассердился я.

— Она мелет тех, кто другим не верит, — понял насмешку Мишико и мрачно взглянул на меня. — Это электромельница, уважаемый, и хоть ты из города, но я лучше знаю, как она устроена.

Некоторое время мы молчали. Мишико насвистывал. Потом перестал. Глаза плутовато заблестели, на губах заиграла улыбка — знакомая мне улыбка, которая означала, что он задумал что-то новое. Мишико оглянулся и шепнул мне: