— Да, мельник… Зато насчет соловья я сам придумал.

На обратном пути он спросил:

— Как ты думаешь, кто вылупится из нашего яйца — петушок или курочка?

— Не все ли равно? Был бы только похож на соловья.

— Нет, лучше петушок… интересно, как он запоет.

Первые цыплята! Три сразу, и такие хорошенькие!

Мишико почти переселился к нам, ни шагу со двора.

— Вот так-то лучше, — сказала бабушка, — а то носитесь целые дни по горам как ошалелые…

Мы никак не найдем свое яйцо. Наверное, бабушка просматривала яйца — я видел, она зачем-то даже новые подкладывала. Искать метку мы не можем, боимся наседки. У нее уже семнадцать цыплят. Мы все время крутимся возле курятника, притворяясь, что любуемся цыплятами.

Сегодня Мишико вздули. Его маме понадобился шприц, но она не могла вытащить поршень — оказывается, мы забыли его промыть и белок присох к стенкам.

— Для чего он тебе понадобился? Что ты с ним делал? — слышал я крики тети Пелагеи.

Мишико растерялся и ответил, что шприцем он выкачивал из пчел мед…

Все цыплята уже вылупились, только один никак не мог вылезти. Высунул головку, и наседка помогает ему, разбивая скорлупу клювом.

— Этот! — шепнул Мишико.

Мы переглянулись. Мишико кусал губы, я опустил голову, словно мы были виноваты в том, что наш цыпленок оказался обыкновенным. Мы долго молча смотрели на гнездо.

— Знаешь что? — заговорил Мишико. — Потом видно будет… Только мы должны сделать ему метку.

— Как это? — спросил я и подумал: «Какой Мишико умный, конечно, только что вылупившийся цыпленок не может быть похож на соловья. Разве птенчики соловья умеют летать или петь?»

— Видишь, на голове у него черные точечки, — сказал Мишико.

Действительно, у нашего цыпленка две черные родинки на голове, словно вторая пара глаз.

— Да, но такие точечки есть и у того, — показал я пальцем на другого цыпленка.

Наседка сердито закудахтала, решив, что ее семейство в опасности.

— У того не такие! — проговорил Мишико упавшим голосом, понимая, что говорит неправду.

— Знаешь что, давай привяжем ниточку!

Мишико поспешно оторвал от рукава болтавшуюся пуговицу и вытянул нитку.

Несмотря на то что наседка очень злилась, мы все-таки привязали нитку к ноге цыпленка: пусть не забывает, что он соловей, а не курочка.

— А как мы его назовем? — спросил я Мишико.

— Мы же еще не знаем, петушок он или курочка!

— Спросим бабушку.

— Но ведь и бабушка пока не знает.

Мы сами кормим цыплят, и бабушка довольна нами. С нашего цыпленка мы не сводим глаз. Кажется, ниточка давит ему ножку. Мишико говорит, что он, наверное, растет и лапка стала толще. Видно, надо было привязать резинку.

— Пи, пи, пи! — пищит наш цыпленок, и голосок его нам кажется музыкой.

Цыплята уже бегают по двору, ищут червяков, пьют из лужи, задрав головки, совсем как игрушечные.

И наседка, кажется, привыкла к нам.

— Идите-ка, ребята, хоть искупайтесь, что вы все дома сидите, — сказала нам как-то утром бабушка Фати.

— Мы же тебе помогаем, бабушка, за цыплятами смотрим, чтобы коршун их не унес.

— Я и сама присмотрю!

— А вдруг ты заснешь? — нашелся я.

— Тогда мама твоя приглядит. Первый раз вижу, чтобы дети летом целыми днями сидели дома.

— А ведь коршун может и вправду унести нашего цыпленка, — сказал я Мишико, когда мы остались одни.

Мы еще издали увидели, что наседка почему-то клюет одного цыпленка. Оказалось, это Ласточка (Мишико предложил назвать нашего цыпленка Ласточкой — так бабушка не догадается, что он соловей. Я согласился).

Мишико взял цыпленка на руки и подул на него, на тоненькой лапке показалась ниточка.

— Это наседка хотела снять ниточку, — решил он, — снимет, а потом ищи ветра в поле.

— Что же делать? Может, белую ниточку привязать?