– Гора с плеч, - шутливо выдохнул Август. Как же сильно она поэтому скучала. Только сейчас она осознала, какой блеклой и серой была ее жизнь все эти ужасные дни. – Одной ночью ты опять начала писать формулы. Я не сразу понял, что это такое, поэтому просто сфоткал их и стер растворителем. На всякий случай.

– Я помню эти формулы. И что это было?

– Помнишь тот прибор, которым нацисты выключили мои силы тогда на кладбище?

– Да ладно, - ее глаза удивленно округлились. – А я уже и забыла про него.

– Я тоже. Но вспомнила Грейс, когда увидела формулы. И сделала мне это, - Август оттянул свой шарф и задрал голову, чтобы Лив лучше видела прибор на его шее, больше смахивающий на ошейник с красным диодом по центру. – Эту штуку сделал уже я сам. Она выключает мои силы, когда нужно.

– Да ладно, - ошарашенно повторила Лив, рассматривая мигающую красную лампочку.

– И снова все благодаря тебе.

– Значит, - вдруг поняла она. – Не «выключи» ты свои силы, не пришел бы ко мне?

– Хочешь верь, хочешь нет, - вдруг снова погрустнел он. – Но в ту ночь, когда ты нарисовала символы, я собирался завернуть тебя в одеяло и притащить обратно. Потому что я ужасный эгоист. И я больше не мог так. Только не так.

Вот оно. Все, о чем она так давно мечтала. Хоть бы не сон, хоть бы не сон, хоть бы не сон… Мозг окончательно перестал фильтровать информацию, зато остальные чувства обострились. Она еще никогда не видела его ярких глаз настолько близко.

Медленно подняв руку, он снова дотронулся до ее щеки. Осторожно, будто она могла в любой момент разозлиться и ударить его по руке. Но разве она могла поступить так? Все, что ей оставалось, это попытаться дышать ровно. Потому что воздуха вокруг явно стало меньше.

Она глубоко вдохнула в отчаянной попытке компенсировать кислород, но стало только хуже. Запах его волос. Казалось, он окутал ее.

– Ты простишь меня? – Услышала она у самого уха. Когда он наклонился к ее лицу, их щеки мимолетно соприкоснулись. А его ресницы скользнули по ее виску. И это было невыносимо прекрасно.

– Да, - все, что она смогла выговорить, не выдавая своего состояния. Бабочки в животе устроили у нее внутри самый настоящий мош.

– Тогда я, пожалуй, выполню свое обещание, - проговорил он ей в самые губы и тут же подался вперед, накрывая их. Грубо и порывисто. Как изголодавшийся зверь. Этот поцелуй граничил с каким-то безумием, но оставался при этом нежным и трепетным. Просто они оба так долго этого ждали… что сдерживаться и дальше просто не было сил. Лив шумно вдыхала через нос, чувствуя его вторую руку на своей талии. Не в силах сдерживаться, он сжимал пальцы, сминая кожу. Не менее жадно, она прижималась к нему еще ближе, запуская обе руки в растрепанные волосы. И с каждой новой секундой, в тепле его тела, в кольце его требовательных рук, без следа растворялось все то болезненное напряжение прошедших месяцев.

Их дыхания смешивались на распухших от поцелуев губах. Выдохи становились все рванее, порывистее. Она скользила ладонями по его спине, по затылку, забиралась под балахон, чтобы спустя столько времени почувствовать его разгоряченную кожу подушечками пальцев. Он вжимал ее в стену, будто ему было мало, все еще мало ее, мало того, о чем они оба не могли даже мечтать. Ненадолго отрываясь от губ, он целовал ее скулы, спускался на шею, оставляя влажные дорожки, которые покрывались мурашками, едва их обдавало его дыханием. Его пальцы нежно касались ее лица. Вторая рука при этом была более требовательна, опускаясь с талии на бедра, жадно сжимая пальцы, оставляя на ее коже красные отметины. Еще немного, и можно было сойти с ума.

Тяжело дыша, он первым отстранился от нее. Его глаза вновь потемнели, но теперь этот цвет не пугал ее. Теперь в них скрывалось что-то другое. То, чего раньше не было.

Он все еще прижимал ее к себе, а она интуитивно вновь потянулась к его губам. Потому что ей было мало. Невыносимо мало этого. Все, чего ей хотелось теперь – раствориться в нем. Но он остановил ее, тяжело дыша, но продолжая прижимать ее к стене и водить указательным пальцем по талии и спине.

– Лив… - еще никогда его голос не хрипел так. – Тебе лучше остановить меня прямо сейчас.

Желание говорить с ним давно пропало. Еще на моменте, когда он впервые дотронулся да нее. Поэтому она просто схватила его за волосы и требовательно притянула к себе.

Он кусал ее губы. Его рука скользнула вниз к округлому бедру, превращая все ее тело в пожар. И она позволила ему подхватить себя под ноги и уронить поперек кровати. Он просто дурак, если даже на секунду предположил, что она и правда захочет остановиться! Все, абсолютно все, что будет потом, было уже не важно. Она давно поняла, что для нее пути назад нет уже очень давно. Поэтому просто доверительно подавалась ему навстречу. Навстречу его губам и жадным рукам. Выгибала спину, помогая ему стягивать с себя одежду. Она просто сгорала и тлела в этом пламени.

Она не чувствовала неловкости. Какая неловкость? Разве можно стыдиться того, что сейчас казалось таким естественным и единственно правильным? Они оба оказались в той плоскости, где больше не осталось места сомнениям, стеснению и сдержанности. Они так долго мирились с мыслью, что им всего этого никогда не видать, что теперь, когда все барьеры были сметены, просто не могли остановиться. Его искусанные губы отчаянно скользили по тонкой коже на шее, где яростно колотился ее пульс, спускались ниже – к ключицам, к тяжело вздымающейся к груди, к трепещущему от каждого невесомого прикосновения животу.