— Петр Андреич? Это Нина, здравствуйте. Петя дома?

— Он, Ниночка, мальчиков в школу отвез и поехал работать, — ответил старик. — Что-нибудь передать ему?

— Я должна была Вовку сегодня забрать, я не смогу, наверное… Я, может быть, на день-два отлучусь, вы меня не теряйте.

Еще через пару минут Нина уже открывала входную дверь, на ходу дожевывая бутербродик. Распахнула дверь — и замерла.

Петр Солдатов стоял, привалившись плечом к стене, скрестив руки на груди. Он был абсолютно невозмутим.

— Доброе утро, — ошеломленно выдавила Нина. — Вы… Вы давно здесь?

— Минут сорок, — ответил Петр, не двигаясь с места.

— А что же вы… А почему вы не позвонили? — Нина с трудом подбирала слова, все еще не придя в себя толком. — Я, Петя, очень рада, что вы пришли, но… Но, может быть, в другой раз? Дня через два я вас всех приглашу… И мальчишек, и Петра Андреича… — Нина окончательно смешалась. Выпалила скороговоркой: — Петя, простите. Работа!

— Какая? Вот эта опять? — Петр кивнул на ее сумку. — Папарацци? Ну, так я вас не пущу. Я тут под дверью и караулю поэтому.

Потеряв дар речи, Нина застыла на пороге своей квартиры и лишь остолбенело смотрела на Петра.

Он подошел к ней, обнял за плечи. Нина снова очутилась в прихожей, он втолкнул ее туда — каким-то непостижимым образом Петру удавалось быть и бесцеремонно-жестким, и деликатным одновременно.

— Ничего не понимаю. — Нина сбросила его ладони со своих плеч. — Петя, я опаздываю. Вы в своем уме?

Она протянула руку к двери — Петр загородил дверь собой, четко повторив:

— Я вас туда не пущу. Вы там больше работать не будете.

— Да вы что?! — На смену оторопи пришли возмущение и досада. Пытаясь оттолкнуть Петра от двери, Нина повысила голос: — Пустите меня! По какому праву…

Ну разумеется, он был сильнее. Пока она возмущалась и кричала, Петр помалкивал. Втолкнул ее в комнату, силком усадил в кресло.

— Пустите меня! — кричала Нина, порываясь встать. — Вы что себе позволяете? Как вы смеете за меня решать, вы мне…

— Смею. — Петр сжал ее руки, вдавил Нину в кресло, не давая ей вырваться, подняться. — Нина, там женщине делать нечего. Вам — во всяком случае.

— Пустите меня!

— Вам нечего там делать. — Он держал ее крепко, стараясь оставаться невозмутимым. — Я вам запрещаю. Это опасно и… — он запнулся, подыскивая эпитет пообтекаемей, — …малопочтенно. Для принцессы — уж точно.

— Запрещаете?! — Нина задохнулась от бессильного гнева. — Да кто вы такой, чтобы мне запрещать? — Она снова попыталась вырваться. — Вы кто мне? Отец? Муж? Любовник?

Выкрикнула это — и осеклась. Петр отпустил ее.

— Синяки будут. — Нина показала ему руки. — Ну, знаете… Не ожидала от вас.

Она вскочила, кинулась к двери, но Петр ее опередил. Все Нинины попытки оттолкнуть его были заранее обречены на провал. Она оттаскивала Петра от двери молча, с отчаянным немым упрямством. Нелепая сцена. Нина понимала это, и Петр понимал.

— Пусти! — хрипела Нина. — Я опоздаю! Меня выгонят!

— Вот и замечательно, — бормотал Петр, уворачиваясь от ее рук. — Очень хорошо. Такую работу потерять не жалко.

— Не жалко? — выкрикнула Нина. — Ты знаешь, как там платят? Ты знаешь, что у меня долгу две тысячи баксов?

Все, шут с ней, с конспирацией, с этим партизанским молчанием, пускай знает, слишком далеко дело зашло.

— Две! И неделя на то, чтобы их найти! Заработать! Отдать!

У Петра вытянулось лицо. Он отошел от двери и теперь смотрел на Нину сочувственно, почти покаянно.

— Не отдам — нам всем будет… В общем, нам не поздоровится, — договорила Нина на выдохе, чуть слышно.

Она открыла дверь. Они стояли рядом, глядя друг на друга. Оба были измучены, растрепаны, вымотаны этой дурацкой потасовкой. Нина поправила взлохмаченные волосы. Петр застегнул «молнию» на куртке.

— А куда твой тролль смотрит? — наконец спросил он. — Ты тут ломаешься, вкалываешь, а он…

— Дима ничего не знает. Да и знал бы, все равно толку от него не будет никакого. Один вред. Напьется с горя, наломает дров… Денег ему не у кого занять, он и так всем должен. Он мне только мешать будет. Вот как ты сегодня.

Они снова говорили друг другу «ты». «Ты» или «вы» — чушь собачья, пустая формальность, условность. В сущности, они давно уже были родные люди. Давно? Ну, дней десять, не меньше.