Шрифт:
Петр решительно выбрался из машины вслед за Ниной.
— Надо же, с тростью, — пробормотал он, идя рядом с Ниной, спешащей к благоверному. — А как насчет манишки? Цилиндра? Шлафрока?
— Он хромает, поэтому трость… — Нина подошла к мужу. Обнять его не обнимешь, у него в руке стакан с горячим, дымящимся на морозце кофе. Нина ограничилась тем, что осторожно чмокнула мужа в щеку. — Дима! Почему ты не сообщил? Я бы встретила… И почему ты вернулся так рано? А Ирка? Она тоже вернулась?
Дима покачал головой. На Нину он и не взглянул — он пристально рассматривал ее спутника, впрочем, сохраняя при этом абсолютную невозмутимость. Как денди лондонский-. Он сверлил Петра немигающим взглядом, прихлебывая кофеек.
— Это Петр, — как можно естественней произнесла Нина. — Познакомься, пожалуйста. Познакомьтесь. Петр. Дмитрий.
Петр протянул Диме руку. Дима не выказал ни малейшей готовности пожать ее. Правой рукой он по-прежнему опирался на трость, а левой сжимал стаканчик.
— А почему ты на улице? Холодно ведь, — почти заискивающе пробормотала Нина, все еще пытаясь удержать ситуацию в рамках непринужденного «все хорошо, у нас ничего не случилось». — Что это за кофе у тебя?
Петр помрачнел и сунул руку в карман. Его оскорбили. Надо бы развернуться — и в машину. Но нет, он не мог сейчас оставить Нину наедине с этим типом, будь он хоть трижды ее муж.
— Кофе? — Дима наконец-то взглянул на жену. — Это консьержка мне носит. Для сугреву. Чашку за чашкой. Чтобы я не околел на морозе. Я ведь тут, Нина, полночи торчу. И все утро.
— Зачем? — изумилась Нина. — Ты что, не можешь войти в дом? У тебя ведь есть ключи.
Дима снова уставился на Петра. Да, Дима выглядел невозмутимым, но при ближайшем рассмотрении его ледяная невозмутимость оказалась ледяной яростью. Еще минута — будет взрыв.
— В дом? Я мог войти в дом. — Дима, не сводя глаз с Петра, криво ухмыльнулся. — Но тогда я проворонил бы твоего любовничка.
— Дима! — протестующе крикнула Нина.
Все Вот он, взрыв.
— Выбирайте выражения! — процедил Петр.
— А так, видишь, я поступил прозорливо. — Дима повысил голос. — Я вас застукал. Не зря я тут мерз!
— Замолчите, вы! — рявкнул Петр.
Он сделал шаг к Диме. Нина встала между ними.
— Не надо! Петя, у него — нога, он хромает.
— Не зря я, значит, сорвался, прилетел! — Зажав трость под мышкой, Дима попытался дотянуться до Петра через Нинину голову. — Я же чувствовал… Знал! Чем ты тут…
— Замолчите! — повторил Петр.
— … без меня… занимаешься!
— Вы меня не испытывайте! — Петру все труднее было себя сдерживать. — Я не посмотрю, что вы увечный, я могу и врезать!
— Петя, уезжай, — молила Нина, пытаясь оттеснить Петра к машине. — Уезжай, пожалуйста… Мы сами…
— Ну давай, врежь! — Дима отшвырнул Нину в сторону.
Нина отлетела к скамейке, едва удержавшись на ногах.
А вон и зрители. Благодарные зрители, нашего брата, нашу сестру хлебом не корми — дай поглазеть на чужую свару. Человек семь собралось, вон еще двое остановились…
— Не трогай ее, ты! — Петр сдерживался из последних сил. — Был бы ты на обеих ногах, сволочь!
— Ишь, какой добрый! — И Дима выплеснул ему в лицо остатки кофе, смял стаканчик в лепешку, швырнул комком сплющенной пластмассы в Петра. — А теперь? Ну?
— Не смей! — остервенело выкрикнула Нина, снова бросившись к ним, оттаскивая Петра от Димы. — Что ты делаешь, Дима? Сдурел совсем?!
Нина отталкивала Петра к машине:
— Уезжай, я тебя прошу. Мы сами разберемся.
Сбрендели… У обоих — багровые рожи, оба всклокочены, оба похожи на сцепившихся петухов. «Петя, уезжай!.. Дима, домой идем, смотрят!..» Как они глупеют всегда, когда дерутся, сразу просыпается в них что-то вздорное, нелепое, жалкое, детское…
Нина втолкнула Диму в подъезд. Немыслимая задача — попытаться справиться со здоровенным разъяренным детиной, да еще помнить все время о том, что у него больная нога, в ноге — штырь, нужно быть осторожной, не приведи бог причинить ему боль.
— Спала с ним? — орал Дима. — Спишь с ним, дрянь? Шлюха!
Обезумел. У кого она видела такие безумные, остановившиеся глаза? Совсем недавно… Проскурин. У Проскурина такие же были. Что ж они, все с ума сходят, один за другим?
Не отвечая на оскорбления, Нина толкала мужа к лифту, краем глаза отмечая, что консьержка тащится следом. Ты ему тут, конечно, такого обо мне наплела, сволочь старая, все ему выложила, времени на это было предостаточно.
— Нина! — Петр ворвался в холл. — Нина, я здесь. Я тебя с ним, с таким, не оставлю.