— Как ты сюда залез? Когда ты успел-то, Вова? Совести у тебя нет! — выкрикнула Нина, как только сын оказался рядом.

— Меня Коля привел из второго подъезда, а сам убежал, — дрожащими губами вымолвил Вовка.

И они оба заплакали.

Петр гремел решеткой, закрывая окно на замок ключом, взятым у консьержки. Наконец он повернулся к Нине. Широкие его плечи и обшлага куртки были испачканы известкой и пылью, на пальцах осталась ржавчина. Куртка была расстегнута, только теперь Нина заметила, что на нем фартук, обычный кухонный фартук в крупную клетку.

— А почему вы в фартуке? — Она вытерла слезы, свои и Вовкины.

— Потому что я не успел его снять. — Петр отряхнул плечи от известки. — Вы позвонили, когда я обед готовил. — Теперь он снова говорил ей «вы». — Я не стал его развязывать, помчался… Слышали бы вы свой голос в трубке!.. Ну, отрок, давай знакомиться. — Петр присел перед Вовкой на корточки, протянул ему руку: — Петр.

— Простите меня, пожалуйста, — пробормотала Нина. — Я… Я совершенно обнаглела. Я не должна была просить вас… Но… Но я боялась, что его забрали эти люди… — Она проговорилась, выдала себя. Непростительно.

— Какие люди? — быстро спросил Петр. Пожал Вовкину ладошку, поднялся на ноги, взглянул на Нину пристально. — Что это за люди, Нина? Может быть, вы все же расскажете мне, наконец?

— Я не могу. — Она покачала головой. — Простите.

— Глупо, — сказал он чуть слышно. — Ну, дело ваше.

— Все хорошо, — прошептала Нина, прижимая к себе сына. — Все обойдется. Просто я очень занята сейчас. А Вовка — у мамы. Она старенькая, бестолковая… У меня все время душа не на месте.

— Хотите, я возьму парня к себе? — спросил вдруг Петр. — Хотите? У меня — двое, его сверстники, чуть старше Где двое, там и третий. Пойдешь ко мне? — спросил он у Вовки и ободряюще ему улыбнулся. — Он в какую школу ходит?

— В нашу, — растерянно ответила Нина. — На Яузском…

— Ну, так и мои туда же. Я их каждый день отвожу-встречаю. Давайте так. На месяц, на два, на три… на сколько понадобится, я парня беру к себе. Пока у вас суета, пока вы решаете ваши проблемы… Они ведь не вечны, правда?

Нина молчала. Ну что тут скажешь? В ноги ему бухнуться? Руки целовать? Нина молчала, благодарно и растерянно гладя на Петра, подыскивая нужные слова и не находя их. Все слова — тщета, что ни скажешь — будет мало.

— Так не бывает, — сказала она наконец, прижимая к себе притихшего сына.

— Бывает. — Петр подмигнул Вовке, легонько сбил ему шапку назад, к макушке.

— Не бывает, чтобы чужой человек так помогал.

— Ну, так, значит, я уже не чужой, — весело произнес Петр. — Верно?

— Та-ак… Так, ладно, это понятно. — Игорь растер ладонью припухшие от вечного недосыпа глаза, усталые, с красноватыми белками. Игорь вкалывал здесь, как зверь, пахал за четверых, тащил свой таблоид в гору. Пахал сам, но и волам своим не давал спуску. — Это понятно. Что там еще?

— Ну, что там еще… — Александр Евгеньевич повернулся к бессонному оку своего компьютера. — Сейчас глянем, что там еще.

Волы волами, но уж коли о фауне, то вся агентурная сеть таблоида была поделена Игорем на два неравных подвида. Треть сборщиков информации трудились здесь, в стенах его офиса, считывая все, что могло заинтересовать шефа, с интернетовских сайтов, перелопачивая груды журнально-газетного свежака, выуживая оттуда самое острое, самое скандальное, еще лучше — потенциально скандальное.

«Вы, детки мои, должны уметь просчитывать ситуацию на десять шагов вперед, — учил Игорь свою паству. — Копайте там, где тротил уже подложен, но часовой механизм еще не заведен. Все просчитать, предусмотреть — и первыми успеть к месту взрыва. Вот, чада, первая заповедь уважающего себя папарацци».

Великовозрастные детки благоговейно внимали Игорю. Этих он называл пчелами. Они клубились в его офисе, в его улье, собирали мед, то бишь извлекали, выцеживали из журнально-интернетовских соцветий драгоценный нектар свежайших сплетен, новейших слухов.

Метафора, конечно, хромала на обе ноги. Хорошо медок! Кому он — сладок, кому — зловонен. Ну, пчелы и пчелы, улей так улей, кто ж будет спорить с Игорем, кто будет ему перечить? Игорь — хозяин, царь, бог, работодатель, благодетель, кормилец, всему голова.

— Вот еще, может быть, — пробормотал Александр Евгеньевич. Он был пчелой, хотя, впрочем, больше смахивал на шмеля: маленький, шустрый, в мохнатом пуловере, вечно растрепанный, с рыжеватой взлохмаченной гривкой, с пушистой щеточкой усов. — Вот еще что… Помнишь, был такой актер — Проскурин Олег? Свалил куда-то в леса года три назад, отпартизанил, вернулся теперь в Белокаменную. Ну, с тормозов сорвался мужик, скандал за скандалом, я второй месяц его отслеживаю. Обхамил перпетуум-мобиле нашу детективную, я об этом тиснул в третьем номере пару строк.