Постоял в рулевой, глядя, как в море, окутанном мглой, скользит светлое пятно, по которому правил Шаров. Правя, Леха был невозмутим, отстранен от всего, что происходило за его спиной, и, казалось, один занимал здесь положенное место. В сущности, это Леха сегодня спас девушку со "Шторма", сумев каким-то образом выхватить ее из воды при разрыве пузыря. Так что на него старшина положился не зря.

18

Проснулся от крика птиц.

Отстегнул ремень, которым привязался, чтоб не выпасть из койки. Включил лампочку на переборке: четыре ночи. Значит, в шхерах... Судно так трясло н так трещал в рулевой телеграф, что понял, что не уснет. Когда одевался в темноте, его так прижало между висящих коек, что не мог разогнуться. Опустив руку, уперся в боцманский живот, как в пуховую перину.

– Не спишь, Валя?

– Лежу...
– Дыхание у Кутузова проломилось, словно внутри у него лопнул пузырь.
– Дай рассолу попить.

Суденко поискал под койкой банку с помидорами.

– Сколько краски угробил, - пожаловался Кутузов, хлебая с плеском, обливаясь.
– Двенадцать банок голландских белил, из фарфоровой глины. Достал в Сингапуре, жена просила форточку окрасить - не дал... Зачем?
– произнес он с невыразимым страданием.
– Чтоб они сейчас ободрали по камням!..

– Обойдется, Валя.

– Эх, пропили пароход!
– Кутузов перевернулся на другой бок.

На трапах и в коридоре было пусто. В салоне сидел Данилыч в широких штанах с отвислыми карманами. Он чинил свою старую телогрейку.

– Не спится, Данилыч?

Электрик поднял голову и, вытягивая из ватника нитку, длинную, почти в размах руки, ответил, подмигнув:

– Лампочки горят?

– Горят, Данилыч.

– То-то...
– И стал продергивать нитку обратно.

Вскочил наверх.

Магнитный компас вышел из строя. По освещенной мачте было видно, что "Кристалл" отходит, а компас ничего не показывал: или его замагнитило, или заклинило шпильку, на какой он висел. Гирокомпас не давал отражения в рулевую, на зеркальное стекло. Работал только эхолот, прожигая бумагу линиями искрящихся точек. Судно казалось неуправляемым. Даже двигателей не было слышно. Можно было предположить, что их несет в потоке, возникшем от прилива штормовой воды.

Кокорин включил телефон связи с машиной.

– ПУМУ*, ответьте мостику.

* Пост управления машинной установкой.

В ПУМУ что-то булькнуло, и после долгой паузы послышался голос вахтенного механика:

– Мост, ПУМУ слушает.

– Почему винты не работают?

– Они работают, - отвечал молодой механик не совсем уверенно.

– Нет, не работают! Где Дед?

– Старший механик просил его не беспокоить.

– Немедленно разбудите!

После долгих проволочек Микульчика побеспокоили.

– Почему винты не работают? Я не могу сменить реверс...

– Если винты крутятся, значит, работают.

– Не работают! Ты что, глухой? Машины не слышно.

– Я сейчас запишу свое мнение в судовой журнал, - пригрозил Микульчик.

– Пошел ты со своим мнением...

Положение Кокорина можно было понять. Согласившись на этот рейс, он брал на себя ответственность за судно. Однако не подозревал, что плавание сложится так тяжело. К тому же опасность, хоть он и любил о ней поговорить, была неведома ему, как человеку большой физической силы. А тут его разбудили для дела, и то, что энергия, которую он бережно копил, сейчас расплескивается в пустоту, наверное, и было самое мучительное, что он ощущал.

В это время тихо открылась дверь капитанской каюты. Просеков прошел в рулевую и глянул только на эхолот.

– Доложите обстановку, - сухо сказал он, остановившись перед Кокориным.

– Определиться не можем, - ответил старпом.
– Идем в максимальном приближении к берегу.

Просеков кивнул.

– Я был намерен лечь в дрейф, но течение унесло нас...

– "Я", "нас", - выделил местоимения Просеков.
– Плохие мореходы говорят: "Сели на мель". Но: "С мели снялся"...

Кокорин яростно заходил по рулевой. И тут Просеков его окончательно подкосил:

– Постарайтесь, капитан, не раскачивать судно...

Кокорин угрюмо замолчал.

– Штурман!

– Слушаю...
– Сара отклеил нос от карты.

– Следи и подмечай!
– И, с наслаждением охватывая взглядом нелепую фигуру плотника, небритого, в ватнике, с нерасчесанной, как куст, головой, даже от волнения сглотнул: - Захотелось тебя увидеть, Леша...

– Coy-coy.

По расчетам Просекова, только выходили на траверз подводного колокола, установленного на плавучем маяке мыса Святой Нос. Обычно звук, издаваемый колоколом, слышен в телефоне того борта, со стороны которого находится маяк, и не слышен, если судно стоит кормой или прямо направлено на него. К тому же звуковая волна часто заглушается шумом воды, обтекающей борта. Так что радист должен иметь отменный слух, чтоб уловить сигнал и держать его в секторе слышимости до определения точного направления. Наконец взяли гидроакустический пеленг. Обогнули маяк, оказавшийся довольно большим, с широкой патформой, удерживавшей 200-килограммовую тушу колокола, раскачивавшегося на цепях под водой, и сделали поворот в шхеры Минина.