Вышел покурить.

На судне был аврал.

Производилась генеральная мойка мачт, шлюпок и надстроек. Эта работа, осуществляемая, как и все, что делал Кутузов, с размахом, имела цель освежить краску, предупредить от рассыхания дерево и подготовить металлические части "Кристалла" к условиям долгой зимы.

Дав палубам хорошо просохнуть, обильно покрыв их смесью конопляного масла и чистого березового дегтя, оттерев грязные места плоскими камнями песчаника и толченого кирпича, теперь мыли вторично, с. мелко просеянным морским песком. Под парусиновыми тентами, надев на сапоги проволочные щетки, отплясывали матросы. Внизу оттирали переборки мотористы, орудуя жвачками из пакли, мочалками из распущенной манилы. А Леха Шаров висел на самой верхней точке, отмывая мачту и стрелы по всей их окружности и длине. Весь в разводах мыла, в растворе соды и извести, "Кристалл" пускал пузыри, ополаскиваемый набело пресной водой, смывавшей морскую, чтоб не осталось белесых полос и пятен соли, и начинал проступать своим естеством, превращаясь в чайку, в облако, сливаясь с воздухом, который в своей глубине, наверное, хранил какие-то отблески, если все так сверкало, что даже становилось жалко брызг, летевших как золотой дождь.

Все были сейчас здесь: носился с лаем Дик, медленно прохаживался среди работающих Кокорин, попыхивая трубкой. Даже Просеков вышел из каюты и смотрел вниз с мрачным лицом. Но как только вышел Суденко, все сразу напряглись, приостановились. Потом поняли, что вышел просто так, и ободрились опять.

Андрюха, придерживая пальцем шланг, чтоб струя давала орошение, оплеснул пенной водой кнехты:

– Садись, старшина, отдыхай...

Суденко, посмеиваясь, поблагодарил.

Любая работа, если ее делали с настроением, только усиливала в нем желание заняться делом своим. Но неожиданно засмотрелся на боцмана, как тот сворачивает трос. Тяжелый, криво застылый конец, который, кажется, вовек не скрутить, Кутузов укладывал ровненько, как слабую веревочку. Трос, подчиняясь его рукам, ложился послушно, как живой, поворачиваясь той стороной, какой ему удобно. Не силой брал Кутузов, а своим великим умением, которое никто в нем не разглядывал, не напрягал невыполнимой целью. Совершенное мастерство служило простой работе... А разве это плохо?

Кутузов обернулся:

– Макарика помнишь? Сплесневеть конец - ему свайки не надо! Берет ручищей и распустил с. середины, чтоб трос продеть...

Оказывается, и он тосковал о чем-то, этот палубный людоед! Оказывается, еще лучше можно.

7

На трапе патрульного судна стоял матрос, который козырнул Суденко, распахивая перед ним дверь. Отсюда у них шел узкий лаз в кубрик, тесноватый, с крошечным столиком, окованным медью. Матросы, сидевшие тут, при его появлении встали. Поздоровавшись, старшина постучал в дверь командирской каюты.

– Разрешите войти?

– Входите.

Андала скатал матрац с диванчика, на котором отдыхал. Суденко окинул взглядом каюту начальника водного патруля, где был до этого один раз. Она была маленькая, с пирамидой из конфискованных ружей, с самоварами, стоявшими в глубоких гнездах, чтоб не опрокинуло при качке, с портретами трех жен Андалы. Все эти женщины, как слышал Суденко, после расторжения брака списывались между собой и приезжали к Андале в гости. Всех, видно, поил чаем из этого большого самовара, который светил углями на столе. Чай был хорош, непохоже, чтоб из тундровой воды.

– Откололи на Рудольфа, от ледника, - ответил он.
– Там остался хороший кусок.

– Почему вода всегда пресная на льдинах?

Суденко слышал разные мнения на этот счет и хотел узнать верное.

– Пресность кверху вымораживает. А соленый лед, как тяжелый, оседает.

– Вроде пирога?

– Почти.

Он был довольно приветлив в своей обстановке, этот угрюмый человек. Когда-то, в первый месяц, между ними даже намечалось что-то вроде дружеских отношений. Потом случилась эта история с Ковшеваровым. Довольно забавная, если не замечать суть. Когда Андала накрыл Гришу с сетью, тот выбросился с лодкой на островок - и бежать. Андала, пролетая над ним, крикнул, приоткрыв дверцу: "Ты куда, Григорий?" Ковшеваров остановился, решив, что это знакомый летчик с ледокола. Оказалось, Андала прочитал его имя на рюкзаке.

Сипло прогудела "Гельма", проснувшись.

– Из Саратова приплыла, - усмехнулся Суденко.

– Почему из Саратова?

– Петрович сказал: жена ждет в Саратове, в кустах малины.

– Там пьяных нет, - ответил Андала.
– А жена его уже три года как померла. Маресальская она.

– Что-то плел такое.

– Объясню как-нибудь.

Андала не удержался, чтоб не посмотреть на часы: ему надо вести "Гельму" в Маресале. Чувствовалось, он не хотел торопить гостя, хотя и был удивлен, что тот сидит, просто пьет чай. А Суденко, испытывая его, тянул до последнего: если наступил момент отдыха, то грех им не воспользоваться. К тому же он знал, что Андала приготовил свои вопросы. Когда тянуть стало неприлично, спросил сам:

– В бумагах ничего нет?

– Все упаковано, в сургуче. Но я посмотрел: одни фотографии.

– Сколько, думаешь, там осталось людей?

– Думаю, двое: радист и мальчик.

– Выпрыгнул ученый?

– Кто же еще? Чеченя Федор Александрович, я его отлично знаю.
– Андала затянул зубами бинт.
– Я вот ломаю голову: почему они выскакивают? Если воздуха достаточно, если видели вас...

– А я думаю над другим - как они выскакивают? Откуда?
– Суденко положил перед ним чертеж.
– Трещины, что это?

– Это не трещины, - ответил Андала.
– Просто незакрашенность, кромка люка. А дальше уплотнение, коридор. Диаметром примерно с мой.

– Зачем он?

– Построили в научных целях. Герметизация проверена. Делал кузнец. Это корабельный мастер. Еще поискать таких.

– А сообщается как?

– Через люки.

Суденко отключился на момент.

Теперь, когда замысел обрел конкретность, он почувствовал несовершенство цели. Как будто она осталась прежней - поднять людей вместе с пароходом. Но такая цель вдохновляла его в другой воде. Тогда просто не хватало идеи, чтоб ее осуществить. А идея, которая пришла теперь, казалась видоизменением рабочего приема. Откуда такое предположение? Неизвестно. Но он почти уверен: будет просто честная работа. А за главное он не ручается. В этой воде он не ручается ни за что.