Третья картинка имеет место в том же XVI веке. Могучего ордена нет больше, он исчез. В Риге властвует король польский Сигизмунд-Август, давший дворянству привилегии; но он же, а еще более Стефан Баторий, их и нарушил. Польские законы заменяют старые местные, уничтожаются ландтаги и вводятся сеймики; лучшие староства раздаются полякам и литовцам, а из лифляндских дворян — только тем, кто оказал польскому правительству значительные услуги. являются иезуиты, является снова католический епископ в Риге, многие лютеранские церкви, как здесь, так и в Бендене и Юрьеве, обращены снова в костелы, и лютеранство становится вероисповеданием «терпимым». так называемые «календарные беспорядки», за которыми следуют казни, совершаются тут в совершенно польской обстановке.

Другая картина: XVII век — первая его половина. Поляков нет больше; в Риге новый властитель — это король шведский Густав-Адольф; красуются в Риге шведские ратники, шведские эмблемы; и опять лютеранство; впервые обращено внимание на крестьянина, производится кадастр и ограничивается, на время только, патримониальная юстиция. Мало-помалу подмешиваются к картинке те краски, на которых способна будет выясниться характерная и мрачная личность Паткуля. Рижское бюргерство прочно заняло упразднившееся за орденом и архиепископом место, и регентша, Гедвига Элеонора, в благодарность за верность, дает членам городского совета дворянство, а на герб города надевает корону, которая красуется на нем и до сих пор.

Во второй половине XVII века следует очень быстрая и полная перемена декораций: от дворянства отнимается всякое право вмешиваться в дела правительства; ландратская коллегия, учрежденная в начале шведского владычества, уничтожается за злоупотребление ландратами своей властью; вводится правительственный контроль за ландтагами, и, наконец, Карл XI, шведский, отбирает в казну все дворянские и другие имения, «когда-либо короне принадлежавшие». Что же не принадлежало когда-то короне? Пять шестых дворянского имущества переходит таким образом к казне. Это — знаменитые «редукции», явление совсем исключительное. Дворянство настолько обеднело, что, по свидетельству Эккарта, ко времени ландтага 1714 года, доходы рыцарства достигали 200 талеров и оно просило отсрочить ему недоимку в 15 талеров!? Как бы в насмешку обобранному королем дворянству, ему одному позволено «держать борзых собак». Отчасти, на эти огромные деньги ведется сыном Карла XI, Карлом XII, война против русских. В самой Риге, во время редукций, хозяйничает заклятый враг дворянства, суровый королевский наместник Гастфер. Испуганное и обедневшее рыцарство уходит на службу к чуждым властителям, и нет европейской армии, говорит Эккарт, в которой в половине XVIII века не служили бы прибалтийские немцы; они дали двадцать одного фельдмаршала и без счета генералов.

В начале XVIII века опять, и в который раз, совершается полное преображение. 10-го июня 1710 года войска Петра I вступают в Ригу вслед за долгой осадой, девятой по счету всех осад, выдержанных городом за все время; действию «редукций», благодаря царской милости, только милости, дан обратный ход, дворянство опять начинает богатеть, и Рига, во главе всего балтийского побережья, впервые вступает в долгий период почти двухсотлетнего мира под Русской державой.

Летом 1764 года посещает Ригу Императрица Екатерина II. На следующем за этим ландтаге 1765 года генерал-губернатором Броуном, от Императорского имени, делаются различные «propositionen» в пользу крестьян, тягость быта которых государыня «видела своими очами»; ландмаршал Будберг произносит свой «harangue». Это заседание ландтага чрезвычайно бурно, и фрейгерра Шульца фон Ашерадена, стоявшего за крестьян, дворяне собираются выкинуть в окно, «в наказание ему и в подобающий пример другим». Голоса за крестьян поднимают в 1796 году — Меркель, в 1849 — Фелькерзам и вместе с ними наше правительство, как крупнейший собственник прибалтийских губерний, унаследовавший значительную часть земель, принадлежавших ордену и архиепископу. Не следует забывать ни в каком случае, что, помимо безраздельной принадлежности прибалтийского края России, Правительство наше является в нем действительно крупнейшим собственником, — крупнейшим настолько, что самые колоссальные майораты края, вместе взятые, пред этой собственностью ничто. В этом смысле наш управляющий государственными имуществами в прибалтийских губерниях в некотором смысле прямой наследник и архиепископа, и гермейстера.

1783-й год застает в Риге опять-таки новую картину. Много молятся, много звонят, много стреляют: это вводят новое городовое положение. До того собирался «рыцарский конвент» в Риге, просивший Императрицу одновременно с «ревельским конвентом» остаться при старых порядках; светлейший князь Потемкин, имя которого многие переводят здесь «князь мрака», этого ходатайства до её Величества не допустил. Новые губернские порядки существовали только до 1796 года, до Императора Павла.

Пестрота, эффект и быстрая смена перечисленных набросков, выхваченных из долгой, самостоятельной истории Риги, остаются, собственно говоря, такими же и за все время управления краем нашими генерал-губернаторами, — управления, длившегося до 1876 года, до кончины князя Багратиона; переменялись только имена, размеры пожеланий и отдельных стремлений были сокращаемы, но традиционные противоположности оставались. Отошедшие ныне в былое генерал-губернаторские управления, имеющие каждое собственное имя, очень резко отделялись одно от другого и имели каждое свои очень хорошо сохранившиеся черты. Во многих из них не узнаваемы были Высочайшие предначертания, но суд потомства еще не наступил. В замке, в помещении начальника губернии, имеются портреты многих из генерал-губернаторов, и тут, как в помещении преосвященного, можно читать по писаным кистью лицам историю долгих, долгих лет этого своеобразного уголка нашей Русской Земли.

Внешний облик Риги, помимо размеров и богатства, бьющих в глаза в её монументальных сооружениях новейшего времени, отличается от Ревеля, полного и до сих пор многими архитектурными памятниками средних веков, тем, что она «поюнела». Имеет и Рига древние памятники, в ряду которых стоит назвать, например, дом Черноголовых, соборную церковь, замок, церковь св. Петра; но они как бы теряются в обступившей их отовсюду поросли нового, заглушающей архитектурное представительство прежних дней. В Ревеле, в его очертаниях, во многих, сравнительно с народонаселением, церквах, в частных домах, в направлениях и размерах улиц не чувствуется руки инженера, направлявшего их; они шли, тянулись, разветвлялись, как Бог послал; в Риге, в особенности в новых частях её, а они почти все новые, замечается общая планировка и древние памятники её все более и более сиротеют, хилея в постоянно сильнеющем потоке новой торговой жизни. Трактирная и ресторанная жизнь в Риге тоже очень развиты, и пивные являются, как и во всех торговых центрах, продолжением биржи. Относительно газет — это чуть ли не самый пестрый город, потому что тут дома — немецкие, эстонские и латышские, каждая со своими взглядами на решение разных вопросов.

Лютеранский собор, Мариенкирхе, более известный под именем Домкирхе, был построен в 1215 году и, как сказано, в 1551, во времена введения реформации, совершенно «мирным путем», «денежной сделкой», перешел от последнего архиепископа Вильгельма за 18.000 марок в пользование лютеран; некрасивый чепчик на колокольне помещен на нее в 1776 году и только еще недавно освобождены боковые нефы храма, служившие складами соли и льна. Храм этот о трех нефах, из которых средний значительно выше. Четыре массивные столба составляют главную внутреннюю опору; готические мотивы сказываются здесь гораздо полнее, чем в ревельских церквах, красивыми стрельчатыми сводами, окнами с цветными стеклами и расчленениями верхних частей столбов на пятигранные колонки, алтарь под готическим верхом; на канцеле — маленькие фигурки апостолов.

Рига. Дом «Черноголовых»

В соборе покоятся: первый по времени епископ Мейнгард (у. 1196), первый проповедник католичества, прибывший на пустынные берега Двины, в струях которой до того не отражались облики меченосцев, и последний, продавец собора, Вильгельм (у. 1563), видевший своими глазами обмирание орденской силы, безвозвратно затмившейся. Здесь же покоится знаменитый архиепископ Стодевешер, самое ехидное, самое лживое воплощение католического духовного лица средневекового типа, настолько же обманный и лицеприятный при жизни, насколько молчаливый и поучительный собеседник в качестве одного из характернейших покойников почтенного собора. Стодевешер руководил судьбами архиепископии тридцать лет и назначен папской буллой 1448 года. Всяких гробниц, как и подобает, в соборе очень много, и на значительном числе их читаются сразу несколько надписей, потому что, вслед за торжеством реформации, лютеране начали пользоваться готовыми католическими могилами, удваивая в натуре и надписями безмолвное население собора. Одна из эпитафий гласит, что тут покоится Магдалина Рейн (у. 1688), ста двадцати лет от роду, видевшая семьдесят шесть человек своих детей, внуков и правнуков;«ступай, смертный, и постарайся сподобиться такого же долголетия», — гласит эпитафия, скромно умалчивая о пожелании такой же плодовитости; в Митаве, как упомянуто было выше, имеется пример плодовитости еще большей, достигавшей цифры 300.