С высоты парохода, по пути из Риги в Усть-Двинск отлично видны были многие поперечные дамбы, восстановившие берег; виднелось местечко Подераа, где пришлось укрепить берег, и его, с 1875 года, не разрушало; против селения Ринош должна находиться фашинная дамба в 51 фут вышины, тогда как, слышно, ближайшая к ней по размерам находится в Америке и не превышает 30 футов. видели и небольшой островок Фогельгольм, к которому передвинут фарватер, что обусловило то, что вода сама передвигает самый островок, толкая его к морю со скоростью 5-6° в год, а рукав подле него, имевший всего 90° ширины, имеет теперь целых 140. Сколько же островков пришлось бы передвинуть этим путем к устью Волги, и какая обширная губерния, по направлению к Персии, возникла бы в Каспийском море?

Виден также за работой пароход-шаланда, землечерпательный, самоотвозный, представляющий много выгод, сравнительно с теми собратьями своими, которые выкидывают вынутую землю в особые барки; во-первых, кубическая сажень с самоотвозкой обходится по одному рублю, тогда как иначе она требует затраты четырех рублей; во-вторых, рабочих меньше; в-третьих, такой пароход может работать при волнении, тогда как простая землечерпательная машина должна в это время увести барки в закрытое место.

Берега Западной Двины, близ устья, очень низменны, но хорошо заселены; имеются фабрики, например цементная Шмидта, с девятью своеобразными коническими трубами, лесопильня Тальгейма. Не прошло и часу времени, как стали видны белопесчаные дюны, кое-где поросшие мелким ивняком и ельником, как показались Больдераа и крепость Усть-Двинск, — они обозначились низехонько на уровне моря влево, выдвинувшись из-за целого леса мачт разнообразных судов, стоявших у берега и на якоре; пристань, суда, строения, — все это сливалось в одну массу. Вдали, в море, виднелась наша практическая эскадра, составлявшая задний план морского пейзажа, расстилавшегося перед глазами путешественников.

Низменные берега Усть-Двинска, покоившиеся перед ними в ярком свете полуденного солнца над безмятежным морем, имели многое что порассказать в дополнение к истории соседней с ней Риги, которой, искони веков, служили они жизненной артерией, входом с гавань. Одновременно с Ригой, построен здесь епископом Альбертом уединенный цистерцианский монастырь; впоследствии он укреплен, и, во время вражды ордена с архиепископом и городом, нередко переходил из рук в руки. Доказательством того, что Усть-Двинск имел исстари большое значение, служит то, что при одном из нападений языческой Литвы, под предводительством князя Трониата, здесь имел место в ХIII веке характерный бой в глубокую полночь, при лунном свете; ночных боев в истории вообще немного; к утру Литва уступила, и заревые лучи солнца осветили те обильные потоки крови, которые покрывали истоптанную местность.

Очень важным фактом по своим последствиям было то, что орден, в 1305 году, следуя своей политике — где похищать, а где и покупать, — купил Усть-Двинск у аббата, управлявшего монастырем. Этот торг был впоследствии одним из важнейших доводов епископских адвокатов против орденского прокурора, постоянно обретавшегося в Риме и ловко покрывавшего, где звонкой монетой, а где и рогатым силлогизмом, темные деяния белых ливонских рыцарей. В конце XV века, во время полного развития борьбы, не на жизнь, а на смерть, между городом Ригой и рыцарством, здесь едва не совершился один из очень действительных и гибельных замыслов орденской тактики; глава ордена, Лорингхофен, задумал было подсечь боевую артерию рижской жизни — завалить камнями ее гавань, устье Двины. Едва только проведали об этом рижане, как все, что могло выйти в бой — ратсгеры, черноголовые, гильдейцы, даже дворяне — вышли по направлению к Усть-Двинску, называвшемуся в то время Динаминдом; здесь, у капеллы св. Николая, под всякими значками и знаменами, имея во главе комтуров и фохтов, их ожидало рыцарское войско.

Дуббельн. Вокзал

На этот раз рыцари были побиты нещадно, и орден спасся только потому, что на этот раз, как и ранее бывало, победители не сумели преследовать и довершить как следует удачный бой.

Исключительно приморское значение Динаминда заставляет, на этом именно месте, вспомнить о факте уже не историческом, а вполне современном: о замечательно быстром развитии мореплавания, как каботажного, так и дальнего, между нынешними латышами и эстами всего балтийского побережья. Не находя точки опоры с экономической точки зрения на суше, где громадное большинство их лишено права владения землей, обе эти народности обратились к другой стихии, к морю, полюбили и изучили его. Подобно тому, как по Белому морю и Мурману русская земля имеет прирожденных смелых моряков в тамошних поморах, так и здесь, от времен эзельских разбойников и по сей день, эстонец и латыш — превосходный живой материал для нашего флота. По сведениям министерства финансов, в 1883 г. весь торговый флот балтийского побережья, кроме Финляндии, имел 778 судов (из них паровых 92), тогда как в 1858 году их было только 273. Третье место по числу судов как каботажных, так и дальнего плавания, вслед за Ригой, занимающей первое место, и Петербургом, занимающим второе, принадлежит здешнему местечку Гайнаж, владеющему 83 парусными судами. Целых 2/3 судов, приписанных к Риге, составляют собственность латышей; по числу ластов, латышско-эстонский торговый флот далеко превосходить все прочие балтийские морские суда, и по списку рижских судов торгового флота для дальнего плавания, к 1 января 1884 года первое место, а именно пять судов, показаны принадлежащими латышскому судовладельческому обществу «Аустра».

Много пользы приносят этому делу морские школы, обильно рассеянные по балтийскому побережью: в Эстляндской губернии — мореходные классы Балтийского Порта, в Лифляндской — школы в Магнусгофе и Риге и класс в Гайнаже, в Курляндской — морские классы: ангернский, луб-эзернский, дондангенский, виндавские, базаусские, феликсбергский, либавский и полангенский. На курсе 1883-1884 годов во всех этих школах находилось около четырехсот учеников, более половины из которых латыши, около одной трети эстов. Самая большая школа, это гайнажская, 72 ученика (27 эстов и 45 латышей) и при ней класс штурманов для дальнего плавания — с двадцатью семью учениками и шкиперов для дальнего плавания — с девятью учениками; между последними один только немец. Следует заметить, что в дондангенском классе имеются тринадцать ливов — остатки того племени, которое дало свое имя Лифляндии и, как и куроны, почти поголовно было избито рыцарями, пришедшими в глубокую старь занять их места. Небольшая горсть ливов живет близ Донгангена, на незначительной речке Райя; но и их дни сочтены, так как, за неимением эстонских школ, молодые поколения посещают латышские народные школы и постепенно забывают свой язык и свой национальность; ливы, жившие в Лифляндии, у р. Салиса уже олатышились.

Все это — как исторические воспоминания, так и мысли о современности возникало само собой при взгляде на глубокую синь Балтийского моря и его необыкновенную тишину, нарушавшуюся в это время падением снарядов во время стрельбы, открывшейся с практической эскадры.

Стрельба из колоссальных одиннадцатидюймовых пушек и мортир производит могучее содрогание воздуха, которое под стать только самым крепким нервам. Огромные клубы дыма, становясь при ярком солнечном освещении гигантскими опалами всех колеров, тихо плыли и относились, меняя краски, в сторону, так как ветер был западный и направлялся вдоль побережья. Совсем особого рода свист причинялся невидимыми, буравившими воздух снарядами; видимыми становились только места соприкосновения с голубой поверхностью моря тех, что пущены были из пушек. Море взрывалось рикошетами, расстояния между которыми постепенно умалялись, пока, наконец, бесконечная гладь воды не умиротворяла снаряд окончательно, приняв его в себя. Снаряды из мортир, пущенные навесно, не рикошетировали, но, падая в воду, вызывали целые столпы пены и струй, образовывавшие великолепные краткосрочные фонтаны. Стреляли на 800, 1200 сажен и более, определяя расстояния до мишеней гальваническим дальномером Петрушевского; стреляли чугунными снарядами, стоившими каждый около полутораста рублей; если бы снаряды были стальные, стоимость их возросла бы до двухсот двадцати пяти рублей. Между моментом выстрела и достижением снарядом цели проходило, по крайней мере, двадцать секунд времени.

Пока совершалась стрельба и мишени крошились в щепы, невдали происходила другая трудная, но совершенно молчаливая работа: человек сорок солдатиков вооружали верк и устанавливали восьмидюймовую пушку, весом в пятьсот пудов; между тем временем, когда пушка валялась на земле и лафета не было видно вовсе, и тем, когда она, поднятая домкратами, покоилась на нем, готовая к стрельбе, прошло не более тридцати пяти минуть; ясна была трудность вооружения крепости и достижения такого по рядка, чтобы эта существенно важная работа исполнялась без суеты и с полным знанием каждым человеком своего дела.