Подвиг Лоренса Оливье в искусстве продолжается.

А. Образцова, доктор искусствоведения

Глава 1

ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА

Девяносто лет назад в Италии некий английский школьник так поразил знаменитого тенора синьора Ламберти своим пением, что тот предложил мальчику учиться на оперного певца. Мальчик вернулся домой, захваченный этой идеей. Викторианка-мать остудила его энтузиазм своим неодобрением. Взяв из остатка отведенных ему на каникулы денег одну лиру, она изрекла: “Джерард, если ты изберешь эту чудовищную профессию, этой монетой будут исчерпаны все деньги, на которые ты можешь от меня рассчитывать”. Мечта погасла. Мальчик, младший из десяти детей англиканского ректора, решил посвятить себя духовной карьере.

Этому школьнику суждено было стать отцом Лоренса Оливье. ”Чудовищная профессия” не вводила больше Джерарда в искушение, если не считать непродолжительных занятий в оксфордском драматическом кружке. Он вслед за своими отцом и дедом стал священником. И если бы кто-то взялся предсказать судьбу его сына Лоренса, появившегося на свет 22 мая 1907 года, то вероятнее всего было бы предположить, что в один прекрасный день он тоже взойдет на кафедру с вдохновенной проповедью. Оливье шли этим путем на протяжении двух столетий. Шесть поколений предков Лоренса по мужской линии избирали полем своей деятельности церковь. Он также получил соответствующее образование, которое должно было подготовить его к принятию сана. Тем не менее Лоренс Оливье непоколебимо уверен в том, что, несмотря на всю силу традиции и религиозного воспитания, он “родился, чтобы стать актером”. Для него это было столь же неизбежно, как если бы он принадлежал к династии Бутов или Барриморов. Врожденный талант, окружение, случай — все объединилось, чтобы начертать блистательную театральную судьбу.

Как сложилась эта судьба, известно всем. Оливье — крупнейшая величина в театре XX века, первый и единственный представитель своей профессии, удостоенный звания лорда, самый прославленный и уважаемый актер нашего времени. Задолго до создания британского Национального театра, где его имя увековечено на одной из стен главного зала, он достиг высот, позволивших поставить его наравне с Гарриком, Ирвингом и Кином. Еще при жизни он обеспечил себе место в пантеоне бессмертных служителей сцены.

Но почему и как? Почему на сына английского священника в прошлом неуклюжего и нескладного мальчика, не получившего в школе ни одной награды, свалилось небывалое количество почестей и званий от правительства, академий, университетов? Как мог Оливье, который в юности с трудом выдержал дебют на лондонской сцене и дважды проваливался в Голливуде, которого знаменитый критик Джеймс Эгейт обвинил в том, что он ”не читает поэзию плохо”, а “не читает ее вообще”,— как мог он оказаться на самой вершине своего ремесла с его жестокой конкуренцией и перенаселенностью? Почему высится он над всеми актерами мира — не принц, но царственный Росций среди своих коллег?

На первый вопрос можно ответить с уверенностью: подобная честь выпала Оливье потому, что никто не внес большего вклада в драматическое искусство XX века. Театр видел его в сотне ролей, классических и современных, в безоблачных комедиях и мрачнейших трагедиях; во всех великих шекспировских образах; он побеждал гораздо чаще, чем проигрывал, и не раз его исполнение становилось образцовым. На экране он тоже появлялся в таких классических фильмах, как “Грозовой перевал” и “Ребекка”; но в историю кино ему суждено войти прежде всего как актеру, режиссеру и продюсеру, сумевшему экранизировать Шекспира, открыть его великолепие миллионам людей, не имевших доступа (или склонности) к театру. Добавьте к этому заслуги Оливье — культурного посредника, неутомимого деятеля государственных и благотворительных комитетов, служителя искусств, отклонявшего миллионные голливудские предложения ради скудных гонораров “Олд Вика” и Национального театра, — и не будет ничего удивительного в том, что сэр Лоренс и его “чудовищная профессия” совместно удостоились звания пэра.

Можно ли считать его величайшим актером нашего времени? Примечательно, что этот вопрос, который относят к Оливье чаще, чем к любому из его коллег, до сих пор не получил ответа, ибо нет общепризнанного мерила величия артиста. “В нашем деле нельзя найти лучшего,— говорил Оливье. — Ведь речь идет не о спортсмене, пробегающем сто ярдов за девять секунд. Он быстрее всех — значит, лучше всех”. В актерской профессии существуют лишь мнения о гениально сыгранных ролях, но не существует роли, которая поставила бы точку над i. Совершенный Гамлет может провалить Макбета. Никто еще не сумел подтвердить высказывание Генри Ирвинга, будто ”великий актер никогда не сыграет плохо”.

Популярная формулировка викторианского критика Дж. Г. Льюиса гласит, что "величайший художник — это тот, кто достиг величия в высших сферах своего искусства”. В таком случае речь может идти только об артистах, пытавшихся покорить самые крутые вершины — подлинно титанические роли, созданные прежде всего Шекспиром. Это сужает круг соискателей, но, поскольку нет актера, одинаково преуспевшего во всех знаменитых классических ролях, распределение мест между корифеями сцены остается по-прежнему делом сложным.

По поводу же поиска наиболее выдающегося современного актера англоязычного мира можно с уверенностью сказать одно: если бы все сведения о его деятельности, суждения о нем критиков и коллег заложить в компьютер, приз, без сомнения, достанется Лоренсу Оливье. Никто после Ирвинга не взбудоражил так английский театр и не произвел более сильного магнетического впечатления на зрителей. На сцене и в кино Оливье нет равных по актерской универсальности и по общему объему созданного им.

Интересно, что в неиссякающих спорах о лучшем актере еще одно имя, кроме Оливье, звучит наиболее часто — Марлон Брандо. Сторонники Брандо противопоставляют сэру Лоренсу актера, сыгравшего в тридцати далеко не равноценных фильмах и всего в пяти бродвейских спектаклях по пьесам, вершиной классики среди которых осталась ”Кандида” Шоу. Появившись последний раз на сцене в 1947 году в возрасте двадцати трех лет, Брандо никогда не изъявлял желания вернуться в театр. К числу тех, кто считает Брандо самым выдающимся актером нашего времени, относится его американский коллега У. Редфилд. В книге ”Актерские письма” он отмечает: ”Как это ни парадоксально, Лоренс Оливье менее даровит, чем Марлон Брандо. Он даже менее даровит, чем Ричард Бартон, Пол Скофилд, Ральф Ричардсон и Джон Гилгуд. Но все же он, и никто иной, является актером номер один XX века. Почему? Потому что он этого хотел. К победе его привели увлеченность, образование, труд, решимость и мужество. Это самый храбрый актер нашего времени ”.

Редфилд приходит к глубоко справедливому выводу (курсив мой). Но почему же Оливье ”менее даровит”? Оливье, который впервые вышел на сцену в десятилетнем возрасте и показал в ”Юлии Цезаре” такую инстинктивную силу таланта, что Эллен Терри записала в дневнике: ”Мальчик, игравший Брута, уже великий актер”? С Редфилдом можно согласиться, но только если не считать решимость, мужество, безграничную творческую энергию и остроту художественного видения признаками особой одаренности. Оливье демонстрировал их в неограниченном количестве.