С её помощью я убедил льва отказаться от своей новой игрушки. Ворча, он отошёл в сторону, а пальцы Нефрет ласково гладили его гриву. Литературные аллюзии, пришедшие мне в голову, несомненно, пришли в голову и тебе, мама, поэтому я не буду тратить бумагу, описывая их.

Я приступил к работе по приведению Эллис в сознание, но не успел даже прикоснуться к её щеке, как услышал невероятный шум, доносившийся из дома. Я ожидал некоторой реакции из особняка, и удивлён, что она не наступила раньше, но полагаю, что описанные мной действия заняли всего несколько минут. Потрясающе, как быстро проходит время, когда вы заняты интересной деятельностью, не так ли?

То, что я слышал, заставило меня заподозрить нечто гораздо более серьёзное, нежели негодование дяди Уолтера из-за раннего пробуждения. Пронзительность криков привела меня к выводу, что их издаёт женщина. Поэтому, покинув Эллис, я поспешил выяснить их происхождение.

Как вы знаете, большинство окон в замке узкие и маленькие. Только гостиная устроена по-современному, и окна открываются на розарий. Шум доносился именно из этой комнаты, и, пока я шёл через сад, то с огорчением отметил, что окна открыты. В гостиной было темно, и поначалу я не мог разобрать, что происходит; быстрые движения, вздохи и возгласы боли и напряжения были единственными фактами, доступными мне. Наконец, сражавшиеся – и издававшие эти звуки – оказались у окна. Кочерга выпала из моей ослабевшей руки, едва я увидел их.

Одним из них был мужчина, неповоротливый здоровяк, в короткой фланелевой куртке и надвинутой на глаза шапке. Он держал то ли дубину, то ли толстую палку, которой пытался отражать наносимые ему удары...

Несомненно, вы догадались, кто противостоял ему. Её ночной чепец свалился и висел на ленточках, заплетённые волосы падали на плечо. Её лицо искажалось свирепым рычанием – разительное отличие от обычного нежного взгляда. А инструмент, которым она без устали колотила съёжившегося злодея, казался – и, действительно, оказался – зонтиком.

Опомнившись, я схватил кочергу и бросился ей на помощь. Она не нуждалась в этом, но негодяй, возможно, смог бы скрыться, если бы я не подоспел с подножкой. Вместе мы одолели его. Оторвав пояс от своего халата, тётя Эвелина приказала мне связать злодею руки.

Именно в этот момент на сцене появился дядя Уолтер в сопровождении Гарджери и Боба, оба несли фонари. Они блуждали по территории, не в силах обнаружить, где происходят вышеуказанные события. (Слово «блуждание», вообще-то, создаёт неточное впечатление, ибо по внешнему виду дяди Уолтера было очевидно, что он бежал так быстро, как мог, хотя и малоэффективно. Как и папе, ему не по душе, когда его внезапно будят, но реагирует он медленно.)

Боб зажёг лампы, а Гарджери закончил связывать нашего грабителя по рукам и ногам. Этот процесс проходил под моим руководством; к сожалению, вынужден заметить, что дядя Уолтер совершенно потерял голову. Я никогда раньше не видел, чтобы он вёл себя так бестолково. Он бросился к тёте Эвелине и что было сил встряхнул её. А затем обнял её так же яростно, как я когда-то видел... (Вычеркнута ещё одна фраза. Но я поняла, о чём шла речь)... у других. Затем он снова стал её трясти. Как ни странно, тётя Эвелина, похоже, не возражала.

У меня нет другого листа бумаги, и я не могу его раздобыть, поскольку дядя Уолтер заточил меня в комнате до дальнейшего уведомления, поэтому вынужден быть кратким. Эллис собиралась встретиться с другом, как она объяснила, но лев перехватил её. (Роза говорит, что такие, как Эллис, могут найти друзей в любом месте. По-моему, очень милая характеристика.) Грабитель утверждал, что искал ценные вещи. Инспектор Кафф отправил его в Лондон. Инспектор Кафф – очень неразговорчивая личность. Вот всё, что он сказал до того, как отбыть с узником: «Я думаю, что вы ещё очень пригодитесь мне, мастер Рамзес[221]. В своё время я дам вам знать». Что касается тёти Эвелины, она говорит, что этот зонтик у неё уже давно. Но я никогда не видел, чтобы она носила его. Он похож на твой, мама – очень тяжёлый и простой, а не на её обычные маленькие с оборками. Интересно, почему у неё оказалось что-то подобное, если она не рассчитывала, что он ей понадобится? Но это отдельный вопрос, который мы сможем обсудить в будущем.

Мой лист бумаги сообщает мне, что я должен остановиться. Ваш любящий сын, Рамзес.

P.S. Я знаю, что папа очень занят раскопками, но мне было бы очень приятно получить сообщение, написанное им собственноручно».

Несколько минут мы с Сайрусом сидели молча. Затем он сказал:

– Простите, Амелия, я скоро вернусь.

Вернулся он с бутылкой бренди. Я сделала маленький глоток. Сайрус – побольше.

– Комментировать, – подытожила я, – бесполезно. Теперь позвольте мне прочитать версию Эвелины.

Но Эвелина не упоминала о событиях, описанных Рамзесом. После нежных приветствий и заверений в том, что всё в порядке, она объяснила: главной причиной её письма была необходимость систематизировать в собственном сознании то, что может лежать в основе недавно происшедших таинственных событий.

«Мои жалкие способности к размышлению настолько уступают твоим, дорогая Амелия, что я не решаюсь выразить мысли, которые давно очевидны твоему ясному, решительному разуму. Тем не менее, я рискну пойти этим путём, надеясь, что случайно смогу наткнуться на какое-то замечание, которое не пришло вам в голову.