– Я хорошо его знаю, Сайрус. Он дружил с моим отцом и всегда был очень любезен. Я уже написала ему письмо, этот способ общения кажется мне лучшим, так как ситуация достаточно сложная и требует объяснений. Селим или Али могут сесть на поезд завтра и передать письмо лично в руки.

– Моя дорогая, вы, как обычно, всегда на высоте. Но я надеюсь, что вы не будете возражать, если и я наведу некоторые справки?

– Вы очень добры.

– А для чего же нужны друзья? – удивился Сайрус.

Я приняла его приглашение вернуться на палубу. Ночь была тихой и спокойной, над головой пылали сверкающие звёзды Египта. Но как я ни старалась дать волю своим чувствам в обстановке, которая никогда раньше не вдохновляла и не успокаивала меня, пусть даже шаги моего компаньона замедлялись, чтобы соответствовать моим, а его дружеское молчание отвечало моему настроению – попытка была обречена на провал. Как я могла забыться в магии ночи, если рядом со мной шёл не Эмерсон, а кто-то иной? Вскоре я объявила о желании удалиться к себе и ласково пожелала Сайрусу спокойной ночи.

По дороге к себе я остановилась у дверей Эмерсона, подумав, что ему может понадобиться лекарство для сна. Но в комнате его не было. На мой стук никто не ответил.

Я колебалась, проклиная странные обстоятельства, препятствовавшие мне следовать предписаниям долга и привязанности. Я боялась рисковать без его разрешения, но не могла уйти, не убедившись в том, что он не находится без сознания, или же стойкость не позволяет ему выразить боль.

Подслушивание – презренный поступок, до которого я никогда не опустилась бы.

Бахрома моей шали каким-то образом попала в дверные петли. Бахрома была очень длинной и шелковистой, и требовалось время, чтобы распутать её, не разрывая нити. Я трудилась и одновременно прислушивалась, не раздаются ли храп или стон. Но ответом была только тишина.

Что-то толкнулось в моё колено. С приглушённым возгласом удивления я повернулась и увидела, как Анубис сидит на моей юбке, прислонив ко мне голову. Рядом с кошкой стояла пара ног в туземных шлёпанцах с загнутыми носками. Но ноги принадлежали не египтянину. Я знала, чьи они – как знала и каждый дюйм этой анатомии.

Эмерсон остановился, скрестив руки на груди и приподняв брови. Он был облачён в свободную египетскую одежду.

– Где вы были? – воскликнула я; удивление преодолело осознание того, что подобный вопрос мог вызвать лишь саркастический и бесполезный ответ.

– Снаружи, – ответил Эмерсон. – А теперь собираюсь войти внутрь, если сумею настоять, чтобы вы ушли с моего пути.

– Конечно, – отступила я назад.

– Спокойной ночи, – сказал Эмерсон, открывая дверь.

Он вошёл – кот опередил его – и захлопнул дверь прежде, чем я успела ответить, но не раньше, чем я заметила, что повязка, покрывавшая половину его лица, теперь сведена к пятну размером всего в три дюйма. Это было сделано очень аккуратно, поэтому я поняла, что Эмерсон тут ни при чём. Для такой манипуляции необходимы тонкие, ловкие пальцы.

Наш посланник ушёл до рассвета, чтобы сесть на каирский поезд. Сайрус предложил нам отправить вместо Селима одного из своих слуг, и я с удовольствием согласилась. Пока Эмерсон осуществлял свои планы в вади, мне требовался каждый человек, преданный ему.

Когда мы собрались за завтраком, я изучила своих спутников с точки зрения подбора сил. Лица Чарльза и Рене вызывали некоторую озабоченность – сочетание запавших глаз и слабых улыбок было крайне подозрительно. Однако у юности запас сил велик, и я не сомневалась, что оба будут реагировать на мои приказы с энергией и рвением.

Я ещё не привыкла видеть Сайруса без бородки, но одобрила эту перемену; я всегда считала бороду особенно смешной формой лицевых украшений. Как и всегда, он выглядел свежим и бдительным.

Нужно ли упоминать, что мои глаза чуть ли не постоянно задерживались на лице Эмерсона? Приятно было наблюдать, что утром он побрился; я ожидала, что он снова начнёт отпускать бороду, чтобы позлить меня. Видимая, неглубокая часть ножевой раны заживала хорошо. Одна длинная полоска липкого пластыря украшала благородную кривую носа, но расщелина в подбородке воочию предстала моим восхищённым глазам. Как и рот. Когда Эмерсон поймал мой взгляд, углы рта сжались в выражении, вызвавшем ужасные предчувствия, но он не произнёс ни слова.

У меня не имелось доказательств того, что он был с Бертой. Я не спросила. Предпочла не спрашивать.

Когда она присоединилась к нам на палубе, я заметила лёгкие отличия в её одежде. Халат был тем же благоразумно чёрным, но завеса теперь покрывала лишь нижнюю часть лица – лёгкая, почти прозрачная ткань, сквозь которую виднелись округлые контуры щёк и тонкий, изящный нос. Отёк практически исчез, а тёмные глаза с длинными ресницами были ясны, хотя она всё время скромно опускала их вниз.