Внутрикамерная разработка фигуранта велась, но тоже в порядке экспромта. Подсобного аппарата в местах содержания под стражей контора не имела. Пришлось договариваться на личных связях. Замнач ИВС по режиму и оперработе Капустин, большой энтузиаст своего дела, был мужиком проверенным. Коммуникабельный Яковлев давно коре-фанился с ним.

И снова подножку поставил законодатель-чистоплюй. Квалифицированный «человек» [145] для работы по низу [146] , недавно по дури угоревший за грабёж, рвался в бой. Знал, как скостить корячащийся ему срок. Но ранее он пять раз чалился, а закон запрещал содержать рецидивистов вместе с первоходами. Выдать агента за несудимого было нереально из-за специфической внешности – перебитый нос, партаки [147] по всему телу.

Для очистки совести Яковлев заглянул к Кораблёву, надзиравшему за изолятором.

– В порядке исключения, Александр Михалыч? – фээсбэшник подпихнул рапорт, написанный кучерявым почерком Капустина.

Прокурорский оторвался от своих бумаг и с выражением процитировал вслух:

– «В целях предотвращения возможности суицида с/а [148] Левандовского прошу разрешить совместное содержание с ним р/с [149] Болгарина, положительно характеризующего…» Тимур Эдуардович, вы с Серёгой Капустиным на пару решили поиздеваться надо мной? Ты этого положительного видел?

– Конечно.

– От одного взгляда на него архитектора кондрашка хватит.

– Внешность бывает обманчива.

– Не пойдёт, – твёрдо сказал Кораблёв.

Фээсбэшник, не тратя время, двинул обратно в ИВС. Капустин придумал другой вариант. «Эксперта» [150] подтянул с воли и оформил по чужим документам, как ранее не судимого, предупредив, что этот кадр слабее Болгарина и горазд фантазировать. Но на безрыбье и рак рыба. За минувшие четверо суток агент по делу ничего не вызнал. Ладно, хоть настроение Левандовского освещал в подробностях.

– Психует. Мечется по хате. Ругает следака и гебистов, – докладывал агент, тайком поднятый из подвала в каморку Капустина.

Шумно отхлебнув из огромной чашки горячего чая, забодяженного с яблочным вареньем, он затянулся сигаретой и продолжил с интригующей интонацией:

– На освобождение не надеется. Думает, что засудят по беспределу.

Про ранение жены архитектор узнал от адвоката в тот же день. В камеру вернулся ошарашенный, поделился горем. Пользуясь ситуацией, агент подкинул мысль идти в признанку, предварительно выторговав себе освобождение, а когда нагонят [151] , от всего отказаться. С понтом, оговорил себя, чтобы дали с жинкой повидаться.

Капустин испытующе смотрел на фээсбэшника, ждал оценки действий своего подопечного. Так себе был подходец, но Яковлев одобрительно кивнул.

Блудливые выцветшие глазки агента выдавали в нём мелкого мошенника, уровень которого – развод лохов. К данному разряду Левандовский точно не относился.

У находившегося в вынужденном простое Болгарина (псевдо – Братушка) была другая метода. Знаток воровских понятий, тёртый сиделец, он грузил клиента душераздирающими историями о порядках на СИЗО, куда арестованному вскоре предстояло убыть этапом. Живописал ужасы пресс-хат [152] , рассказывал, как авторитетные жулики приделывают насосы богатеньким Буратинам и насухо доят их, суля поддержку на тюрьме. Просвещал насчёт засилья ментов, способных на любую подлянку.

В вакууме информации такое радио, работающее двадцать четыре часа в сутки, зомбировало новичка, позволяло вить из него верёвки. Тем более, что времени у Болгарина, сидевшего под стражей на законных основаниях, было завались. Не то, что у агента, засунутого в камеру по «левому» факсу. Якобы один вологодский судья объявил его в розыск по своему делу. В пятницу «эксперта» нужно было выводить из разработки.

– Ничего, Братушка на СИЗО класс покажет, – подбадривал Капустин.

– Там в оперчасти нормальные пацаны, помогут.

Яковлев соглашался, понимая, что по щучьему велению в областном следственном изоляторе ничего не устаканится. Надо будет ехать туда вместе с Капустиным, устраивать, чтобы архитектор попал в нужную камеру.

«Где на всё найти время?» – неэффективность трудоёмких мероприятий подтачивала надежду на успех.

Хорошо ещё, добровольный союзник Капустин фонтанировал идеями. Предложил узнать, о чём Левандовский трёт с адвокатом. Следственный кабинет ИВС был оборудован скрытой видеокамерой и микрофоном. Закон допускал визуальное наблюдение, но строго запрещал слушать разговоры подозреваемого с защитником.

Использовать прослушку в качестве доказательства по делу Яковлев не собирался. Его устраивала любая непроцессуальная подсказка, в каком направлении рыть.

По утреннему посещению изолятора Самандаровым и Сизовым Капустин отчитался незамедлительно:

– Только Рафа свалил, они бошками упёрлись и давай шуршать. Один другого перебивает, хрен поймёшь. Я сейчас ещё разик прокручу запись, разобрал пока: «цена неравная», «соглашаться нельзя». Это Ростик втюхивал, он ближе к микрофону сидел…