Стрельцы набирались из посадских людей, знакомых с ремеслами, так что напросились в помощники. Ивану такое рвение понравилось, помогали они усердно, зато теперь у всех были «модернизированные» пищали, опробованные нынче на учении, результаты которого вдохновили всех. А к нему в «служилые» запросился один из местных, что усердно махал топором на строительстве усадьбы. Пришлось взять — добровольцы, к тому же такие здоровые, как этот Угрюм, бобыль (что хорошо, семья горевать не станет, если убьют) нужны. И за два дня мужик стрелять научился, что удивительно. Теперь собственный «стрелец» появился, для «разводу» как выразительно изрек Лукьян, взявшийся за его обучение.

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели, — пробормотал Князев, отдыхая в тенечке — полдень, в такую жару все укладывались по освященной традиции спать. Но не успел поддаться сну, как тут же вскочил на ноги — далеко за лесом, там, где село, донесся звон набата, и загремели приглушенно звучащие из-за расстояния выстрелы. Вот только вся штука в том, что у местных смердов огнестрельного оружия нет. Так что вариантов немного — или ляхи, либо сторонники самозванца, не станут же московские стрельцы свое же село громить. Понятно, что в драку придется идти, как мужиков бросишь, куда они с топориками и кольями — побьют их там без всякой пользы. А ведь они на него работали, оставив без защиты семьи, а потому ему и спасать несчастных жителей — иначе не поймут…

— Ляхи, боярин, «лисовчики»…

Голос десятника дрогнул, да и взгляд, которым он взирал на происходящее в деревне, потемнел малость. Происходящее сейчас перед их глазами можно было смело именовать самым натуральным разбоем — выражаясь текстом УК РФ — открытым хищением чужого имущества насильственными способами. Впрочем, тут уже целый ворох статей можно подобрать, причем более тяжких — Иван видел с десяток окровавленных тел, лежащих на земле, да слышал истошные вопли насилуемых баб и девок.

Последнее всегда неизбежно — «оголодавшие» в походах без «женской ласки» озверевшие вояки всегда возьмут свое. Об идеях феминизма здесь слыхом не слыхивали, а многие женщин вообще за человека не воспринимали. Потому и разводов, свойственных 21-му веку тут не было и в помине, и предложи их сейчас орущим бабам, они бы насмерть забили сердобольного «либерала». Остаться одной без мужа и его защиты тут самое страшное. Быть одинокой вдовой — горестная участь, такую несчастную любой злодей обидит. И спастись можно только под покровительством церкви — но пострижение в монахине тоже страшный шаг — выхода не будет. Тут из огня в полымя бросаться, что сову об пенек, что пеньком по сове — перья полетят во все стороны, и чирикнуть не успеет!

Сочувствия к несчастным в душе не было, так, констатация факта, не больше. Справедливая расплата за жадность — не хочешь кормить свою армию, будешь кормить чужую, причем по гораздо большей цене. И могли бы оружие годное прикупить, так копеечек жалко, все «вумные» слишком, и считают, что другие за них должны кровь проливать, за одно лишь «спасибо». Вот и бегают сейчас очумевшими — а врага всего три десятка всадников. Да с саблями и пиками, но без доспехов, с немногими пистолями да парой ружей. Легкая кавалерия, предназначенная как раз для таких набегов, грабежа и разорения. Таких отрядов у самозванца много, и командует ими пан Лисовский, как ему уже прояснили, отсюда и название.

— Как биться будем, боярин?!

В голосе стрельца отвага перемешалась с отчаянием, втрое больший численный перевес врага его смущал, к тому же конные против пешцев. Вот только Ивана это не пугало совершенно — он видел не регулярный отряд, а лишь банду, пусть и состоящую из обученных воинов. Но одежда совершенно разная — тут и ляхи, и казаки, боевые холопы и поместные дворяне — последних у самозванца хватало.

— На них доспехов нет, палить по всадникам не пулями, токмо картечью — а ты не хотел свинец на нее отдавать.

— Виноват, боярин, дорого ведь…

— Экономить тут нельзя, своя шкура намного ценнее, — Иван усмехнулся, план боя, запредельно наглый, был принят, и он его озвучил.

— Идем всем десятком — я в центре, три стрельца справа с тобою, слева двое с Угрюмом. Малой сзади, прикрывают верхами Лукьян с Кузьмой — они сабельками рубиться могут. Я вышибаю всех, кто в прицел попадется, пулями. Если набросятся десятком сразу, для того собраться им нужно, то вы даете залп справа и перезаряжаете пищали, пока Угрюм со своими целиться будет. Он даст залп, потом ты своими стрельцами пальнешь — стрельба плутонгами. Все просто — патронов у меня четыре десятка, на всех «лисовчиков» хватит. Учти — мы в доспехах, а у них пистоли — в упор должны стрелять. Так что пошли потихоньку, пока ляхи грабежом заняты!

Вышли из-за деревьев — лошади остались с мужиками, теми, кто похлипче сложением — коноводы нужны, а то бегай потом, ищи лошадок. И вытянулись короткой шеренгой — стрельцы в сером «носильном платье», красные кафтаны у них для праздников, но все с нагрудными пластинами и в железных шапках. А вот он со своими людьми в доспехах, причем у него самого боярский, с позолотой кольчуга — архимандрит расщедрился. И шелом со стрелкой, что переносицу защищает, и с бармицей на затылке — кольчужной сеткой. Только пешком шествует, ни на коня, как князю положено, и с «артефактом» в руках, из которого сейчас целится в конного ляха, что замахал сабелькой своих призывая и показывая на появившегося неприятеля. Вот только зря он так себя повел, считая, что две сотни шагов большая дистанция. Для пищалей да, но не для ружья, особенно для умелого стрелка.