— Сердцем нужно творить, Сережа. Душой, — взялась она за мое исправление.

— «На производстве тоже от всей души народ трудится», — ответил я. — «На них и равняюсь. Давайте вам идею придумаем?».

— Идея — это хорошо, — одобрила она.

Дверь открылась, и вошел доктор:

— Товарищ, вы же беременны! У мальчика и его машинистки инфекционное заболевание, а на вас даже маски нет!

— Ой! — испуганно подскочила Виктория Викторовна. — А я-то и не знала! Можно меня, пожалуйста, на всякий случай проверить?

— Нужно! — ответил доктор.

— Я потом еще раз приду, когда инфекция кончится, — предупредила учительница и в компании врача покинула палату.

— «Она с тебя теперь не слезет», — прожестикулировала Виталина.

— «Да мне не жалко», — ответил я. — «Что идей, что материальных благ у меня как грязи — могу себе позволить над конкретной матерью-одиночкой шефство взять».

— «Обидно, что тебе не досталась?» — ехидно ощерилась девушка.

— «Прикинь сколько всего она бы потребовала, если бы вынашивала моего бастарда?»

Поржали и поплатились за это приступом кашля.

— «Настя такая счастливая», — прожестикулировала Виталина.

— «Хорошо, когда люди счастливы», — ответил я. — «Завидуешь»?

— «Боюсь, что с нами что-то случится», — призналась она.

— «И я».

— «Я хочу, чтобы после меня что-то осталось. Кто-то остался. Ты уже вошел в историю. А что останется после меня?».

Встав с кровати, доковылял до Виталины и сел у ее пояса.

— «Я тоже хочу ребенка, но давай подождем еще год. Это же, прости, юридическая педофилия. Народ поймет и простит, но такое пятно на репутации я позволить себе не могу — всю жизнь все только об этом судачить и будут. Представь — идем такие, мне сороковник, тебе — сорок шесть, а за спиной такие: „он ей в четырнадцать лет ребенка заделал, представляешь какие в СССР извращенцы живут?“».

— «Я буду ждать столько, сколько ты скажешь», — тепло улыбнулась Вилка. — «Только нужно постараться не умереть».

— «Когда чего-то делать НЕ нужно, это легко — просто не делаешь», — с улыбкой поддакнул я.

Размякла моя Вилочка — уже почти даже и не КГБшница, а самая обычная молодая женщина со специфическими навыками.

В вечернем «Времени» показали большой репортаж из Саратова, состоящий из ряда высказываний людей в кабинетах и нарезки не сочетающихся с временем года кадров города — явно второпях монтировали первое попавшееся из архивов, чтобы не тратить время на согласования — там-то уже все одобрено. Наших имен, конечно, не прозвучало — заменили на «ревизор» без конкретики.

Репортаж мы смотрели с неподдельным интересом — подробностей нам никто рассказать либо не захотел — как дед — либо не смог, как дяди, которые и сами не в курсе. Исключение — Семен, который поведал, что его в тот вечер собирались убрать с нами за компанию — вопросов он слишком много задавал и лез куда не просят.

«Спрут» оказался даже не своим собственным подобием из моего времени, а гораздо масштабнее и гаже — из-за кооперативов и возросших аппетитов коррупционеров, надо полагать.

Обо всех мутных делишках своего бравого капитана Капульника генерал Щукин знал изначально — ему долю заносили. Когда грянули элементы капитализма, они быстренько навели порядок в Саратовском КГБ, разделив сотрудников на две категории — жадные и пойманные на компромат, и честные, которые к «бизнесу» не допускались. После этого молниеносный сговор с тогда еще БХСС, сверху — личные высокоуровневые связи с «торговиками» — и вуаля, работа пошла полным ходом: рэкет, ростовщичество, воровство везде где можно и нельзя, целая сеть борделей и кооперативов, где кладут болт на запрет на торговлю алкоголем, без проблем наливая посетителям самогонки. В конце репортер зачитал длинный-предлинный список арестованных граждан, и я натурально схватился за голову — если в одном закрытом городе такая чудовищная ОПГ сформировалась, значит и в других так же? Да сколько же народу нужно пересажать, чтобы коммунизм построился?!

Глава 5

Сегодня, с самого утра, мы с Вилочкой при помощи доставленного в палату проектора с экраном смотрели «Участок» — совхозный монтажер дособрал сериал без моего участия и прислал на «одобрямс». Двенадцать пятидесятиминутных серий пролетели незаметно — с перерывами на процедуры, конечно — теперь можно отправить пленочку товарищу Щелокову. Не для согласования, а чтобы Николаю Анисимовичу было приятно — по себе знаю как обидно становится, когда перестают спрашивать.

В дверь постучали, и вошел укутанный в маску, колпак и перчатки дядя Федя с опечатанным конвертом в руках.

— Вовремя вы! — приветливо прошептал я. — Нам надо передать пленку из проектора Министру внутренних дел.

— Передадим, — пообещал он. — Письмо от Екатерины Алексеевны принес, — протянул мне конверт.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Пока я распечатывал почту, КГБшник вынул из проектора пленку, подобрал бобины с остальными сериями, сложил это все в авоську и ушел.

Просмотрев письмо, с улыбкой передал его Виталине. Быстро прочитав текст, она согрела меня полным гордости за любимый «объект» взглядом:

— «Поздравляю!».

— «Спасибо, но тут, мне кажется, дело не во мне, а в товарище Леонове», — поскромничал я.

Премию «Хьюго» Советские граждане до моего появления не получали, а теперь — победа сразу в двух номинациях: «Премия „Хьюго“ за лучший роман» — это мне, за «Марсианина» — и «Премия „Хьюго“ лучшему иллюстратору книги фантастического жанра» — Алексею Архиповичу Леонову, за иллюстрации.