«Моча герцога Орлеанского» поспешил тот сообщить уже на другое утро.

Виновного было велено строжайше наказать.

«Всех ли виновных?» — спросил министр.

«А их что ж, было насколько?»

«Не менее двух, сир. Ибо моча в самом деле герцога Орлеанского, а вот почерк… Почерк ее величества».

Касательно офицеров Матюшкина и Скоробеева решено Вами верно, только увеличить обоим срок ареста с трех месяцев до четырех. В дальнейшем прохождении чинов задержать навсегда.

Дуэлянта Филановского, покусившегося на рыцаря ордена, возглавляемого ныне мною, в проучение из гвардии не выводить да ставить почаще в караул. Да проследить, чтоб старшим по чину отдавал честь. А что руки для того нет — достаточным оправданием не считать и взыскивать с него, на то не глядючи.

(«Вполне достойно желтой тетради, надо б туда переписать!»)

Вовсе не верю в содержание записки Криштовского. Чтоб молодой мерин быстро состарился — бывает; а чтоб старый помолодел… Сомнительно весьма. Впрочем, того мерина привести — желаю сам удостовериться. В упоминаниях же о Нероне и Гальбе вовсе не усматриваю никакого смысла. По мне, оный Криштовский просто глуп, за что у нас наказания, увы, не предусматривается.

Согласен с Вами, граф, в отношении «толстых эполет». То вижу и по Вам — что в них верности рыцарской больше, чем в молодом офицерстве. Разрешение на въезд в столицу графу Бенигсену уже подписал.

Что касается въезда князя Платона Зубова, то тут имею сомнения, и с сим торопиться не стоит…

(«Только не доставало видеть при дворе бесстыдное лицо последнего матушкиного фаворита!..

Хотя и Безбородко и Орлов вполне доказали свою преданность в 96-м году… Еще подумаем насчет Зубова…»)

Позабавили Вы меня, граф, и запиской новоиспеченного подпоручика Двоехорова!..

(«Это тот, что с двумя «херами» перед уже двоехеровой своей фамилией!.. А даже в амурной записочке почтителен в слоге при упоминании о высочайшей особе. И слова, что все титулы и чины — тьфу против высочайшего внимания, вполне к месту ввернул. Еще бы его как поощрить?..

А вот и пришло! Граф Кирилл Курбатов больно волен стал; доносили — с французами ведет переписку.

И обедает, вопреки указу, после трех часов. Мы ему спеси-то поубавим! Каково ему будет, гордецу, когда единственная дочка станет по фамилии Двоехорова?..»)

…Считаю должным посодействовать оною подпоручика судьбе. Передайте Курбатову, граф, что Высочайший сват хлопочет о браке ею дочери Елизаветы с лейб-гвардии подпоручиком и отказ воспримет как свою личную обиду. Отказать, надеюсь, не осмелится…

(«Ба! снова озарило! Право, Двоехоров помог! Жаль, что не в этих, как выразился Пален, «толстых эполетах». Надо бы его в скором времени — в поручики…

Не одному ж Двоехорову этому свадьбу справлять устроим и еще кое-кому!..»)

…Впрочем, еще раз подумал я, граф, и о возвращении в С.-Петербург князя Платона Зубова. Сие возможно при одном условии — при браке его с сестрою графа Кутайсова…

(«Был любовником царственной старухи — пускай-ка теперь полюбится с сестрой бывшего брадобрея! А мы потом уж как-нибудь изыщем случай спросить, которая ему показалось милей…)

…На этот предмет можете снова же представить меня как Высочайшего свата, весьма обидчивого к любым отказам. Да передайте ему сие поскорее — крайне любопытствую знать, каков будет светлейшего князя Платона ответ.

Добавлю, граф, что Вами я доволен, как никем более в моей империи. Можно спокойно почивать, зная, что верный рыцарь Пален всегда стоит у тебя на страже.

Храбрый Бенигсен!

Я наконец получил для Вас высочайшее соизволение вернуться в С.-Петербург.

Счастлив, ибо в Вашем участии вижу залог успеха нашего дела.

Скоро, граф, скоро Отечество наше вздохнет от власти ненавистного уже всем Урода.