Я стал кружить вокруг зверя, искать возможность схватить своё оружие, но зверь и сам был не дурак, понимал, что без него я беззащитен, тяжело прихрамывая, он поворачивался вокруг, но не отходил от кинжала ни на шаг! Я же со всей силы сдавливал руку, чтобы не истечь кровью раньше противника. Под ногами уже натекло прилично крови, образовав круг вокруг волка, под которым тоже растеклась целая лужа.

А потом я увидел копьё! Точно! Мне не нужен мой кинжал сейчас! Я побежал к нему, что было сил, волк понял мой манёвр, и я услышал глухие удары мощных лап о глину за спиной. Я успел первым, выхватив оружие одной левой. Тяжёлое и неудобное. Упал на спину, разворачиваясь, и тут же выставил лезвие перед собой. Оно чиркнуло по боку волка, но даже не рассекло шкуру, густая шерсть защитила зверя от раны.

Тяжёлые лапы ударили в грудь, вбивая меня в землю, вышибая дыхание из лёгких. И я сделал единственное, что мог в этой ситуации, ткнул раненной рукой в пасть зверя, надеясь оттянуть миг своей смерти. Когти на его лапах впились мне в кожу, он рванул ещё, раздирая мне грудь и живот. И сам протолкнул мою руку по локоть себе в пасть.

Я зажмурился, готовый к очередной смерти. Копьё неудачно вывернулось из левой руки, и я, не глядя, схватился ей за ухо волка, пытаясь оттолкнуть зверя, а тот и не сопротивлялся, наоборот попытался отскочить, упёршись в меня, и только захваченное ухо помешало ему. Он поскользнулся на мне, упал на бок.

Пытаясь понять, почему он ещё не откусил мне руку по локоть — я открыл глаза. Волк задыхался, моя рука была слишком глубоко внутри его пасти. Последняя, отчаянная попытка вырваться ничего ему не принесла, в глазах его застыл предсмертный ужас. Мне стало иррационально жаль его. Захотелось даже отпустить его, но я понимал, что это будет означать уже мою смерть. Я слишком устал.

Агония волка длилась бесконечно долго. Я хотел отпустить ухо, взять копьё и прервать мучения, но боялся это сделать. Боялся, что зверь вырвется в последний момент, а я уже и сам был на грани, голова кружилась, в глазах темнело.

Господа, чувства в раздрае (влюблён со всей дури), потому с задержкой и без окончательной вычитки. Последующие главы, видимо, тоже без вычитки будут. Надеюсь, что через пару недель исправлю все шероховатости лора. Всех люблю, всем добра и проды)

Волк умер. Его тело ещё минуту потряхивало, прежде чем я решился отпустить его и завершить обряд. С трудом вытащил непослушную правую руку, которая тут же повисла плетью. Взял копьё одной левой и ткнул волку в грудь. Навалился всем телом, расширяя рану, затем отбросил копьё. Упал на колени и сунул руку в разрез, мама уже не раз показывала мне, как это делать, заставляла на примере домашнего скота повторять за ней. Нащупал внутри плотный ком сердца и потянул на себя, силясь разорвать сердечные жилы. Дёрнул раз, второй, третий. Тщетно.

Поднялся на вялые ноги и поплёлся к кинжалу. Не помню момент, когда вырезал сердце. Сел в позу для медитаций, положил на колени копьё и сунул сырое мясо себе в рот, пытаясь его прожевать. Меня тут же пронзило молнией от копья. В голове замелькали образы разных мест. Они впились в память подобно зубам убитого мной волка. Я чуть не выронил изо рта сердце, но потом опомнился и упрямо стал жевать жёсткое мясо.

Стоило мне его проглотить, я почувствовал, как по крови растекается жар. Всё. Нужно сделать последнее усилие и выбраться за каменное кольцо. Даже не заметил, как стены опустились назад. Я с невыносимым трудом встал, забрав свой кинжал из страшной раны в груди волка… Волка?

Даже сквозь слабость пробилось недоумение. Это был не волк. Какое-то странное животное, похожее скорее на обезьяну, чем на волка. Меня качнуло от ветра, и я поплёлся к виднеющейся рядом с кольцом фигуре Дрима, который не смел зайти внутрь. Обряд уже закончился, но старший охотник не заходил внутрь, ждал, что я смогу сам переступить кольцо.

Я поднял ногу, поставил её на холодный камень, не в силах перепрыгнуть его. И упал в крепкие руки. Дрим ничего не сказал, он вообще не любил слова. Просто схватил меня, грубо перетащил через камень и уже бережно взял на руки.

На руках было хорошо. Безопасно. Мне показалось даже, что это не Дрим, а папа. Я закрыл глаза, чтобы поверить в эти чувства. Забытьё никак не наступало. Почему-то я не просыпался, пророчество продолжалось и не собиралось заканчиваться.

Папа донёс меня до домика Нины, который я с трудом узнал по запаху, едва пробивающемуся через едкую вонь крови во рту. Нина запричитала и, грубо открыв мне рот, влила в меня какое-то зелье, я закашлялся, на что она заткнула мне нос. Чуть не захлебнулся, но смог проглотить зелье. Благословенное забытьё пришло чувством полёта, чувством отступившей боли.

Сон был странный, я летал. Летал вокруг своего израненного тела, глядя на страшные раны на груди и руке, на разодранную когтями стопу. Летал, и мне было очень хорошо и совсем не страшно глядеть на то, как Нина обстоятельно ковыряется в моей ране пальцами, то и дело капая в неё из разных бутылочек. Она беспрестанно ругалась, проклиная глупых мальчишек, которые слишком спешат на встречу с предками, глупые обряды, которые убивают так много детей, чужих, которые толкают нас на это варварство.