– Что ж, не буду вам мешать, Анжелика Ивановна, – Василий Оттович галантно освободился от цепкой хватки Любимцевой. – Если солнечные ванны и чистый воздух не помогут – непременно обращайтесь, мы обязательно придумаем как поправить ваше пошатнувшееся здоровье.

– Непременно, Василий Оттович, непременно! – пообещала дама и вернулась к неторопливому хождению вдоль перрона под прикрытием кокетливой парасольки.

Жизнь перед станцией кипела. Вновь прибывшие дачники озирались, пытаясь вспомнить (или даже угадать) направление в сторону снятого дома. Извозчики наперебой предлагали собственные услуги. Если в соседней Финляндии представители данной профессии представляли собой чинных мужчин на солидных экипажах с обязательными бляхами и твердыми таксами, то здешний транспортный парк отличался редкостной эклектикой. Открытые коляски соседствовали с очаровательно экзотичными для столичного жителя телегами, присыпанными грязной соломой. Некоторые «ваньки» даже пытались предложить заезжим гостям собственные дачи, непременно с садом и террасой. Судьба доверчивых отдыхающих, купившихся на радужные обещания, была незавидной.

За столпотворением, усевшись на заботливо вынесенный стул, с ироничным прищуром наблюдал колоритный старик в старой, неоднократно латанной, шинели и армейской фуражке. Росту он был огромного, а окладистая седая борода солидно спускалась до самого живота, почти скрывая медаль за беспорочную службу на железной дороге. Вокруг мужчины расхаживали куры и петухи, которым он рассеяно подбрасывал зерна.

– Здравствуйте, Фома Михайлович, как здоровье? – вежливо поприветствовал старика Фальк.

– А, доктор! – обрадовался тот. – Здравствуйте, здравствуйте! Вашими заботами. Микстурка, что вы мне прописали, просто чудодейственная! Перезимовал в лучшем виде.

Фома Михайлович Аксенов трудился на станции Зеленый луг с самого ее открытия. Лишь возраст вынудил его передать работу сыну (у того уже подрастал собственный ребенок, следующий представитель железнодорожной династии). Но дело всей жизни Фома Михайлович не бросил. И в зной, и в дождь, и в мороз он обретался близ станции, наблюдая за жизнью столь милого сердцу железнодорожного мирка. Аксенов знал в лицо каждого старожила Зеленого луга так же, как расписания и модели поездов, проходивших через станцию. От взгляда его наблюдательных и чуть насмешливых бледных от старости глаз не укрывалось ничего. Неудивительно, что Фома Михайлович пользовался большим уважением среди постоянных гостей и обитателей Зеленого луга, а подчас выступал натуральной картотекой адресов и фамилий.

– Какими новостями поделитесь? – спросил Фальк.

– Да какие у нас новости? – махнул рукой Аксенов. – Все по-старому. Хотя нет, голова моя дырявая… Объявились тут, давеча, солидные господа. Столичные. И планов громадье. Поселились у Серебряного ручья, в старом доме барона фон Гарта. Собрались, значит, пансион там открывать.

– Ого! – поддержал разговор Фальк. Пансион был для здешней местности в новинку. Помимо дач гостей в Зеленом луге привечали две гостиницы, «Бристоль» на станции и «Швейцария» поближе к морю. В первой Василий Оттович не рекомендовал бы останавливаться даже бедным студентом, а вот вторая была хороша – комфортабельная, с предупредительной обслугой и чудесным рестораном, к которому даже прилагался французский повар. Пансионы же слыли модными все в той же Финляндии, где набирали популярность. Открытие подобного в Зеленом луге грозило несколько встряхнуть устоявшийся сонный уклад деревни. Удивляло только выбранное место – загородный дом, принадлежавший умершему фон Гарту, стоял на удалении от моря и цивилизации, в мрачноватом уголке с речушкой, прозванной Серебряным ручьем.

От этих мыслей Фалька отвлек истошный и многоголосый собачий лай. Со стороны деревни к станции, усиленно крутя педали, мчался велосипедист. За ним неслась брехливая стая барбосов различной степени одомашнености. Один серый пес даже предпринял попытку в прыжке цапнуть мужчину за пятку, но получил по носу и временно выбыл из гонки. Велосипедист, одетый в крайне обтягивающий спортивный костюм, заложил вираж и покатил в сторону магазинов. Стая азартно последовала за ним.

– Что это было? – спросил Василий Оттович, проводив кавалькаду удивленным взглядом.

– Не узнали? – вместо ответа поинтересовался Аксенов. – Это ж инженер Платонов. Третий год снимает дачу у Карамышевых. Приехал две недели назад. Велоциклистом, значит, заделался.

– А собаки откуда? Отродясь же в центр деревни их не пускали.

– А собаки хозяйские, – хихикнул Фома Михайлович. – Он же, стервец, не просто катается, а в костюме своем срамном.

– Почему срамном? – не понял Фальк.

– Потому, что костюм срам скрывать должон, а этот не скрывает. Этот, значит, подчеркивает. Вот особо ретивые поборники целомудрия и объявили Платонову войну. То палками норовят огреть, когда мимо их дачи катит. То вот, как сейчас, собак спустят. Помяните мое слово, ежели за ум не возьмется – скоро вашим пациентом станет.

– О времена, о нравы, – констатировал Василий Оттович. – Ладно, Фома Михайлович, приятно было свидеться, пойду я.

– Будьте здоровы, доктор, – Аксенов козырнул и вернулся к созерцанию станционной суматохи.

Извозчика Фальк брать не стал – дорога до дачи занимала каких-то двадцать минут. Перекинув через плечо сумку, он направился вслед за велосипедистом и собаками вдоль магазинов, облепивших круглую Вокзальную площадь и одноименную улицу. Помимо деревянного здания станции тут располагались булочная (в которой помимо хлеба и ароматнейшей выпечки предлагали летние лимонады), лавка портного, винная лавка, магазинчик колониальных товаров (где можно было найти приличный кофе, но сигары продавались ужасные) и аптека. Чуть дальше, на более тихом перекрестке, стояли уже упомянутый «Бристоль» и довольно сносный ресторан. В самом конце улицы располагалась погребальная контора Семена Белякова. Сам основатель давно уже воспользовался услугами собственного заведения, однако вырастил достойную смену. А учитывая, что дело свое он любил с откровенно нездоровым энтузиазмом, то и наследников обозвал соответственно – разодетые во все черное Харон Семенович и Аида Семеновна, завидев Фалька, вежливо (и до жути синхронно) поклонились. Василий Оттович ответил своим кивком. Отношения между ним и Беляковыми пребывали в стадии тихой и цивилизованной войны. Проще говоря, Харон Семенович и Аида Семеновна пребывали в уверенности, что своими усилиями доктор Фальк отбивает у них клиентов.

С главной дороги Василий Оттович свернул вбок. Эта аллея, петляя между сосен, вела в сторону моря. То тут, то там уже попадались дачи. Некоторые скромные – одноэтажные, без веранд и украшений. Другие, наоборот, хвастались архитектурными украшениями, искусной резьбой, громадными террасами или остроконечными башенками. Большинство домов не разделялись заборами – это было просто не принято.

Обитатели дач занимались своими делами. Где-то дамы ухаживали за цветниками. Где-то дети сновали по гимнастическим снарядам или катались на качелях. Кто-то наслаждался полуденным чаепитием за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью. Бывалые дачники Василия Оттовича узнавали, справлялись о делах или зазывали в гости. Доктор Фальк, со всегдашним тактом, вежливо приветствовал соседей, но от приглашений вежливо отказывался.