Шрифт:
Вот они, на опушке леса. Ползут бронированные гады! Батарея опоясалась выстрелами. А пикировщики над нами. Взрывной волной меня отбросило от орудия. Очнулся. Смутно слышу:
— Санстаршину сюда! Березняк тяжело ранен!
Бомба накрыла расчет Семена Иванова. Нет расчета. Орудие искорежено. Миша Кизименко лежит, раскинув руки. Павел как-то неестественно скорчился около станины.
— Паша! Паш! Что с тобой!
— Да вот, зацепило! — отвечает, протягивая окровавленную левую руку.
Хочу подползти к нему поближе, помочь перевязаться, но плюхаюсь в снег лицом. В глазах какие-то круги, в голове звенит колокол алейской церкви. Мелькает мысль: «По мне звонит. Значит, не отмолила меня мама у своего бога».
Бывали мы в жестоких боях. Но этот из всех был жесточайшим. Много немцев побили. У нас тяжело ранены командир полка Каминский, лейтенант Березняк, погиб комбат Козловский. Раненного в руку Павла Багина отправили в госпиталь. Увидимся ли? Я легче отделался. Какое-то там сотрясение. В полковом медсанбате восемь дней отлежал и снова в строю.
В конце ноября, поддерживая конно-механизированную группу, мы-таки прогрызли долговременную оборону немцев. Взяли Большое и Малое Кропотово, Гриневку и Подосиновку. Перерезали железную дорогу Ржев — Сычевка.
Ранняя зима навалилась трескучими морозами и метелями. Наступаем по пояс в снегу, орудия тащим на себе…
12 февраля началось наступление Брянского фронта на Орловском плацдарме. Немецкое командование вынуждено было часть своих войск снять с нашего участка фронта и начать отступление. Мы продвигаемся вперед… 12 марта штурмом взята Вязьма. Перестал существовать Ржевско-Вяземский плацдарм. Не видать Москвы гитлеровцам!
Два года войны минуло. Повзрослели наши комсомольцы. Стали коммунистами. Я тоже принят в члены партии.
Вызвали в штаб полка.
— Гвардии сержант, вы направляетесь в артучилище.
Батарейцы проводили тепло, на память подарили часы «семикаменку». Встретимся ли снова на фронтовых дорогах?
До Можайска добрался на попутных автомашинах. Из Можайска до Москвы — поездом. Опять ходил на Красную площадь. Тянет сюда. Здесь Ильич! Кремль — это огромное живое сердце России.
К вечеру сел в поезд Москва — Свердловск. Со мной нехитрые солдатские пожитки — шинель, вещмешок. В вагоне народу мало.
Напротив меня сидит капитан медицинской службы. Зовут Вера. Интересная, умная собеседница. И красивая. Смущают ее погоны. Я-то сержант. У нее звездочек больше, чем у меня лычек. Луна упрямо лезет в окошко вагона, а мы болтаем, болтаем… Когда расставались, она сказала: «Хороший ты парень, Петро». И поцеловала… Мне почему-то стало грустно. Вот ведь, мелькнул солнечный зайчик, пощекотал мое огрубевшее солдатское сердце и исчез в этом огромном человеческом океане.
Артучилище эвакуировано из Ленинграда. Укомплектовано в основном фронтовиками. Меня назначили помкомвзвода. Учеба пошла нормально.
Воскресенье. Сегодня я в увольнительной. Целый день бродил у пруда, недалеко от старинного завода. Жизнь есть жизнь. Несмотря на то, что идет жесточайшая война, по вечерам, как и до войны, гуляет молодежь, щебечут парочки и творится все человеческое. А я не могу пересилить тоску. Где сейчас Маша? Как дела в батарее? А Павел?
Пошел к начальнику училища.
— Не могу! Отчислите в полк!
— Командиры нужны!
Но я уже закусил удила:
— Сбегу на фронт!
Отчислили. Проводили на вокзал, ребята из взвода сунули в руки объемистый сверточек.
— Рассмотришь в дороге!
Мамочка! Тридцать кусочков туалетного мыла и записка: «Месячная норма курсантов твоего взвода… Поменяй и вспомни нас за чаркой…»
И я снова в своей родной батарее. Свалился как снег в летний день. Березняк, вернувшийся после госпиталя, объявляет:
— Ну что ж, теперь, после учебы, двигаем тебя на повышений Повоевал в наводчиках, принимай расчет орудия. Андрея Ивойлова возьми в пример.
НА ЗАПАД!
Даже из семьи человек, бывает, уходит. Из 3-го гвардейского я не сам ушел, так сложились обстоятельства.
В боях за Оршу, при штурме Смоленска меня, как говорится, бог миловал. Я не получил ни одной царапины. А в относительно спокойной обстановке попал в беду.
Батарея располагалась на опушке леса. Было тихо. Ребята отдыхали. Мы с Шуриком Семеновым сидели на станине. Я читал письмо, полученное от Павла Багина. Его после госпиталя направили под Ленинград. Вдруг на бреющем полете выскочила пара «мессеров». Шурик мигом скатился в ровик, я за ним, но правой ногой зацепился за корень. И на тебе: пустяшный осколок, словно бритвой, перехватил сухожилие.