Шрифт:
До переднего края оставалось всего несколько десятков метров. Уже четко вырисовывалась извилистая линия наших окопов. И тут немцы открыли орудийный огонь. В ответ загрохотала наша артиллерия.
Между тем мы были уже у цели. Еще рывок, еще одно нечеловеческое усилие — и мы, тяжело дыша, грязные, оборванные и окровавленные, свалились на дно окопа…
Очнувшись от воспоминаний, я глубоко вздохнул и поднял глаза.
В это время Липатов подхватил с пола выпавшую из конверта газетную вырезку.
— Анатолий, да ведь ты награжден! Смотри: медаль «За отвагу»! Поздравляю, дружище!
— «За отвагу» — добрая медаль, — заметил рассудительный Кузьма Белоконь. — Солдатская медаль.
10
Бесконечно долго тянется зимний день. Скучно. Обо всем мы уже, наверное, друг с другом переговорили. Выручают книги. Липатов, например, с ними вообще не расстается. Чтение для него — единственное доступное занятие. Вот уже несколько месяцев он не встает с постели. На спине образовались ужасные пролежни, и только железная воля не выдает его страданий. Он даже находит силы шутить и смеяться, чтобы подбодрить меня, если видит, что я повесил нос. А у самого еле-еле душа в теле. Длительная болезнь измотала Николая: нездоровое, землистое лицо, страшная худоба. Кожа да кости, да сплошные раны. Лежит с книгою в руках, но взгляд порой устремлен куда-то далеко…
Я тоже увлекся чтением, хотя для меня этот процесс не совсем простой. Трудно переворачивать страницы, но кое-как приспосабливаюсь. Когда болели после операции культи, я умудрялся делать это… пальцами ног. Разумеется, когда никто этого не видел.
«Тихий Дон», который предложил мне когда-то комиссар, я прочел несколько раз. Это была именно та книга, которая, наверное, нужна человеку в моем положении. Суровая шолоховская правда жизни, непростые, сильные характеры. Григорий, Аксинья, Кошевой… У меня как-то светлело в голове, когда я о них думал. Думал о трагическом времени «Тихого Дона». О том, что всего несколько лет назад я, мальчишка, школьник, и подозревать не мог, что сам стану участником трагедии мирового масштаба.
Размышляя, машинально спускаюсь вниз, на свой нынешний «наблюдательный пункт». Здесь, сидя на подоконнике вестибюля, люблю примечать знакомые лица. Вот эта девушка с голубыми глазами и светлыми косичками проходит мимо госпиталя каждый день без четверти десять утра. А это студенты торопятся на занятия. Одеты кто во что горазд, но глаза веселые. Вот старушка с авоськой медленно плетется на базар, часто останавливается, чтобы передохнуть. Что там сейчас можно купить, на базаре, и по каким ценам? Вслед за старушкой показался летчик в звании капитана. Я вздрогнул. Кажется, я его где-то видел. Неужели… Неужели это наш бывший командир эскадрильи?
Я прижался лбом к стеклу. Летчик, в свою очередь, бегло взглянул в окно и вдруг остановился. Он приблизился вплотную. В глазах — удивление. Смуглое обветренное лицо подернула гримаса не то боли, не то улыбки. Он что-то пытался сказать, но сквозь толстые стекла ничего не было слышно. Тогда летчик неопределенно махнул рукой и пошел прочь.
«Куда же он? А может, это вовсе не Звонарев… Но как похож!»
Мне зримо представилась наша авиашкола, молодые, веселые лица курсантов, с песней шагающих по сельской дороге. Вспомнилось вдруг, как однажды утром был сильный туман. После физзарядки курсанты толпились во дворе, возле умывальников. Но вот подул легкий ветерок стало быстро проясняться. И тут… Совсем близко послышался характерный гул фашистского самолета.
— Воздух! — запоздало закричал кто-то.
В следующее мгновенье из тумана прямо над корпусами школы появился «юнкерс».
На какую-то долю секунды все замерли, а потом бросились врассыпную. Такого еще не бывало. Обычно о налете авиации противника извещалось по радио, объявлялась воздушная тревога, а тут… Несколько сброшенных бомб — и трудно даже представить, что стало бы с нами.
К счастью, фашистскому летчику было не до бомбежки: у него на хвосте висел наш легкий бомбардировщик Пе-2. Он вел непрерывный огонь из пушек. Вскоре оба самолета скрылись из виду.
Мы без конца обсуждали, как могло случиться, что у нас в тылу очутился немецкий самолет, гадали: чем закончился воздушный бой, удалось ли удрать фашисту? После завтрака все прояснилось. Перед строем личного состава школы начальник штаба сообщил, что «юнкерс» был сбит невдалеке нашим самолетом. Радости и пересказам не было конца…
Я был так поглощен воспоминаниями, что вздрогнул, когда рядом услышал:
— Анатолий, вот ты где! А я разыскиваю… Иди скорее, там тебя какой-то летчик спрашивает! — одним духом выпалила Грета.
От быстрой ходьбы она раскраснелась, глаза блестели.
Значит, я не ошибся! Это он, Звонарев, наш старший лейтенант. А сейчас, стало быть, капитан…
— Петров, неужели ты! — Капитан осторожно обнимал меня за плечи, опасаясь, как бы не причинить боль. — Эх, угораздило-то тебя как… — Он разглядывал меня во все глаза. — Ну, рассказывай все!
Был он в кожаном реглане, шлеме и унтах, словно собрался в полет. Даже планшет, где обычно под прозрачной пленкой находится карта с отмеченным маршрутом, и тот висел на боку.