Итак, пусть «центр» — это Бог. Мы можем так сказать, потому что для Платона ev ayaOov, символизируемое этой точкой, есть также 0ео<;.

Но ведь дело не в имени. Посмотрим, что за ним стоит. И с этой целью изменим, т. е. уточним, рисунок.

Для начала упростим его. Понятие может повторяться во времени. Но повторение не изменяет его, тем более оно не меняет его соотношения с Вечностью; иными словами, оно ничего не меняет. Мы, стало быть, можем убрать все радиусы окружности, кроме одного (рис. 5). (Кроме одного, потому что если Понятие — не во Времени, то не о чем и говорить; точка же на окружности символизирует как раз человеческое, осуществляющееся во Времени, Знание). И теперь посмотрим, что же изображает этот радиус.

Радиус символизирует отношение между вечным Понятием и Вечностью, или Вечной-Сущностью. Это отношение также вне-временно, или вечно. Тем не менее это именно отношение в точном смысле слова, т. е. отношение между двумя разными вещами. Радиус, стало быть, если угодно, растянут (в Пространстве, потому что Времени в нем больше нет). Значит, мы правильно поступили, изобразив линию (пунктирную, чтобы отличить от сплошной временной линии). Только отношение это бесспорно является двойным (рис. 6). Действительно, с одной стороны, Понятие (-веч- ное) — находящееся-во-Времени, т. е. Слово, посредством своего смысла возвышается до сущности, этим смыслом раскрываемой; а с другой — сама эта сущность нисходит посредством смысла к Слову, которое она таким образом созидает в качестве Слова на основе его изменяющейся звуковой — фонетической — реальности. Без Слова Вечность не была бы представлена во Времени и, следовательно, была бы недоступна Человеку. А без Вечности Слово лишилось бы смысла и не возносило бы Человека над Временем и изменением; Человек не знал бы ничего об истине. (Если взять в качестве примера Понятия как такового /le Concept/ какое- нибудь понятие /ип concept/, то слово «Собака» раскрывает сущность собаки, и без этого слова собачья сущность не была бы раскрыта человеку, но только сущность, и сущность собаки, дает смысл слову; раз есть собака, то слово «Собака» можно развернуть в пелое суждение, например, «собака — это четырехногое животное, покрытое шерстью и т. д.»). Обобщая, скажем: слово отсылает к вещи, и вещь возвращает к слову. И не что иное, как эта двойная связь и составляет истину, или раскрытие реальности, т. е. Понятие в собственном смысле слова. А с другой стороны, эта двойная связь исчерпывает истину или Понятие: Понятие (вечное) соотносится только с Вечностью, а Вечность раскрывается исключительно Понятием. Пребывая во Времени, они лишены связей со Временем и временным. Следовательно, двойное, читай кругообразное, отношение Понятия (вечного) и Вечности размыкает временной круг. Изменение в качестве изменения остается недоступным Понятию. Иначе говоря, нет правды во временном: ни до Понятия, ни после. С помощью

Понятия можно подняться из временного к Вечности, и можно затем снова опуститься во временное. Но после падения все остается в точности, как прежде. Чтобы жить внутри Понятия, т. е. в истине, нужно жить вне Времени — в вечном круге. Иными словами, вечный круг абсолютного Знания, неизменно располагаясь во Времени, не связан со Временем; и в целом Знание абсолютно лишь в той мере, в какой заключено в вечном круге, относящемся исключительно к Вечности. Вот почему мы должны изобразить платоновскую концепцию абсолютного Знания так, как это сделано на рис. 7. Иначе говоря, мы возвращаемся к схеме тео-логиче- ского Знания. (Круг с точкой в центре был лишь графической версией этой схемы).

Итак, мы видим, что различие между теологической Системой и Системой атеистической, гегелевской, очень глубокое. Выражаясь на языке метафизики, можно сказать, что мы получаем собственно теистическую, т. е. откровенно трансценденталистскую моно-теистическую Систему, как только определяем Понятие (т. е. абсолютное Знание) как вечную сущность, которая соотносится с Вечностью и располагается вне Времени.

Посмотрим, что означает это для временного Мира явлений. Познание этого Мира (и живущего в нем Человека) изображено в виде большого круга. Уберем маленький кружок (рис. 8). Тому, что получилось, можно дать два объяснения. В о-п е р в ы х, можно сказать, что концы получившейся дуги стабильны, неизменны, непреодолимы (рис. 9). Мы имеем, таким образом, схематическое изображение Знания, которое я назвал «мистическим» в широком смысле слова. Значит, изъяв Бога из той или иной богословской Системы, можно прийти к Системе мистической, в которой можно говорить обо всем, кроме Бога, сущность которого невыразима. И если идти до конца, то придется заключить, что о Боге нельзя даже сказать, что он есть Бог; самое большее, что можно сказать, так это то, что он невыразим. А невыразимое Бытие может раскрываться в чем угодно: в «экстазе», музыке и т. д.; только не в Слове [199] .

Но что касается прочих вещей, временных сущностей, то о них можно сказать все. Другими словами, Знание их в принципе может быть полным, окончательным, потому что

Время ограничено, его можно исчерпать в Речи /Discours/, — его и его содержимое. Правда, выговаривая все, что можно сказать, о временно'й реальности (мира и человека), мы приходим к ее пределу, за которым — потустороннее, о котором нельзя сказать ничего. Но само его присутствие говорит о том, что Речами, даже всеохватными, не обойтись. Приходится «превосходить» Речь молчанием, «мистическим», «экстатическим», «алгоритмическим», «звучащим» или каким другим.

В о-вторых, можно сказать, что, после того как мы убрали маленький кружок, символизирующий вечное Понятие, дуга большого круга оказалась незавершенной («предельные» точки принадлежат окружности маленького круга и убраны вместе с ним): рис. 8. В этом случае перед нами схематическое изображение скептического, или относительного, Знания, т. е. отсутствие истинного, в собственном смысле слова, Знания. Знание соотносится со Временем, т. е. с изменением. Но раз Время теперь лишено пределов, изменение никогда не кончается. Не существует, стало быть, вечного или окончательного Знания, и нет эпистемы, есть только докса. Впрочем, даже здесь можно сказать, что круг замкнут. И тогда возникает гегелевский идеал абсолютного, т. е. кругообразного, Знания (ср.: рис. 11). Но этот идеал так и остается навсегда идеалом: круг реального Знания действительно так никогда и не замыкается (рис. 10). Это — оптимистическая версия скептицизма. И это скептицизм вечного «почему», «вечно учащегося человечества», которое неустанно, в едином строю, шагает к цели, которой никогда не достигнет. Истина, по словам Диавола из «Колодца Сент-Клера», остается «пробелом». Это также «вечная задача» (ewige Aufgabe) кантовского Критицизма. Впрочем, вполне очевидно, какую версию скептического Знания ни возьми, философия как путь, действительно ведущий к Мудрости, невозможна.

И наоборот, вводя в какую-нибудь «мистическую» или «скептическую» Систему вечное Понятие, т. е. дискурсивную истину, мы непременно получаем тео-логическую Систему, даже если в ней и не употребляется слово Бог. Потому что в этом случае истина обязательно будет раскрытием некоторого Бытия, которое располагается вне Времени и, значит, вне Мира и Человека.

Итак, спросим еще раз: чем чревато принятие теологической (не мистической или скептической) Системы для познания временного Мира?

В принципе, о Мире и о Человеке можно сказать все. Проистекающее отсюда Знание целостно /total/. Правда, Знание, относящееся ко Времени и ко всему временному, так и останется относительным: оно будет доксой, мнением. Лишь отнеся его в совокупности /dans son ensemble/ к Знанию вечному, отнесенному к Вечности, можно и о вещах временных сказать что-то окончательное /definitif/.

Начнем с Мира. Беря этот термин как сугубо теологический, мы должны сказать, что события, проиходящие в Мире, как и сам Мир, относительны, случайны, следовательно, Знание о нем не может быть абсолютным. Но если бы, хоть это и невозможно, удалось проникнуть в замысел Бога и его творящую волю, мы получили бы подлинную Науку о Мире. Пользуясь символическим богословским языком, можно сказать, что Наука о Мире существует лишь постольку, поскольку этот Мир включает в себя начала геометрии. Действительно, Кант нам доказал, что, для того чтобы превратить алгоритм в связную Речь /Discours/, нужно отнести его либо ко Времени, либо к Пространству. Поскольку отнесение ко Времени в данном случае исключено по определению, его можно отнести только к Пространству (которое при таком раскладе оказывается Пространством вне Времени). И действительно, о геометрии можно говорить: «круг» это тоже имеющее смысл слово (можно сказать, что это такое) в отличие, например, от непространственного интеграла, который нельзя выразить иначе, чем при помощи алгоритма. Следовательно, богословская Система может производить реальную геометрию, т. е. геометрическую физику, и ничего другого. Физика же эта может нам сказать, что земля — круглая, но она не может сказать, почему земля притягивает тяжелые предметы (поскольку сила притяжения, как и любая сила, — явление не только пространственное, но и существенно временное); и потому она не может сказать, что представляет собой земля как Земля — планета, на которой растут деревья и живут люди.