– Я запомню.

Когда Гелий уже вышел на лестничную площадку, ученый окликнул его и спросил:

– А как у вас с английским языком?

– Посредственно, – откровенно признался Гелий.

– Ну что же вы! – заметно огорчился профессор. – Немедленно начинайте учить английский, немедленно! Вам необходимо читать зарубежные научные журналы.

Михаил Борисович Гольверк выскочил из кабинета декана вне себя от ярости. Щеки его пылали, сердце щемило, и он никак не мог трясущимися руками извлечь из кармана трубочку валидола. Только что декан, всегда такой сдержанный и корректный, отчитывал его, как мальчишку. Его, всеми уважаемого и почитаемого академика, лауреата, чье имя было известно ученым всего мира!

Поначалу разговор складывался весьма миролюбиво. Николай Федорович поинтересовался, как идет подготовка научного сборника, немного поговорили о предстоящем международном симпозиуме, где Гольверк должен выступать с докладом. И вдруг декан резко изменил тему:

– Скажите, Михаил Борисович, давно ли вы занялись частным репетиторством? – спросил декан.

Вопрос был настолько нелепым и неожиданным, что Гольверк поначалу даже не понял, о чем идет речь.

Декан пояснил: стало известно, что студенты посещают дом профессора, где получают у него частные платные консультации.

– И много вы можете назвать таких студентов? – саркастическим тоном поинтересовался профессор.

– Точное количество и имена всех мне неизвестны, но одного могу назвать, извольте – это Строганов. Сей юноша охотно делится на факультете подробностями и даже считает возможным озвучивать сумму гонораров, которые выплачивает вам за репетиторство.

Произнеся эту фразу, декан, что называется, сорвался. На повышенных тонах стал говорить о долге, чести и ответственности советского ученого, о чистоте мундира. Слушать это было невыносимо, тем более обидно от того, что все сказанное звучало как оскорбление. Особенно кощунственное оттого, что было несправедливым, не имеющим к нему, Гольверку, ни малейшего отношения. Не в силах больше выносить этого позора, профессор выскочил из кабинета, оглушительно хлопнув дверью.

И надо ж было случиться такому, что первый, кого он увидел в коридоре, был именно Строганов. Собственно говоря, узнав, что Гольверк сейчас в кабинете декана, Гелий поджидал его, чтобы отдать последние лабораторные записи. Издав какой-то нечленораздельный горловой звук, Гольверк прорычал:

– Вас-то мне и надо. Скажите, милостивый государь, какие это вы мне платите деньги за частные консультации?

– Какие деньги, вы о чем, Михаил Борисович?

– Вы клеветник и лгун, человек без чести и совести! Знать вас больше не желаю! – и круто развернувшись, зашагал прочь.

Гелий еще долго стоял в растерянности, совершенно не понимая, что произошло и о каких деньгах шла речь. Кое-что прояснилось в обеденный перерыв, когда в студенческой столовке Гелий подсел к столу, за которым обедала секретарь декана Ниночка. Ниночка была глупа, как пробка, но проворна и исполнительна, с пулеметной скоростью стучала на пишущей машинке и, как никто другой, умела заваривать кофе. Обо всем, что происходило на факультете, она знала досконально.

–Ты не знаешь, за что на меня накричал Гольверк? – без всяких вступлений и обиняков спросил ее Гелий.

– Конечно, знаю, – беззаботно промурлыкала Ниночка. – Они с Николаем Федоровичем так кричали, что мне даже подслушивать не пришлось, – простодушно пояснила она. – Николай Федорович ругал Михаила Борисовича за то, что он занимается платными, ну этими, как их, тренировками, или репетициями, что ли…

– Платным репетиторством? – уточнил Гелий.

– Ага, точно, он так и сказал – «репетиторством», и назвал твою фамилию.

– Мою?! – изумился Гелий.

– Твою, твою, – подтвердила секретарь и тут же с наивностью, граничащей с идиотизмом, поинтересовалась: – Послушай, Строганов, а зачем ты об этом всем ребятам рассказывал? Ну, ходил бы себе потихоньку да получал потом свои пятерки.

– Похвастать хотел, – пробурчал Гелий и поднялся из-за стола.

– А, ну я так и подумала, – проворковала ему вслед Ниночка.

Из университета Гелий поехал домой к профессору. Позвонил своим отличительным звонком – два коротких. Дверь долго не открывали. Потом на пороге появилась Рива Юрьевна. Ледяным тоном, не поздоровавшись, она произнесла явно заготовленную вычурную фразу:

– Велено передать, что вам от дома отказано, – и хотела захлопнуть дверь.

– Рива Юрьевна, ну хоть вы меня выслушайте! – взмолился Гелий. – Я никогда никому ни словом не обмолвился ни о чем таком, в чем меня сегодня обвинил Михаил Борисович. Даю вам честное слово. Я даже дома подробностями не делился, только про рогалики рассказал.

Почему-то именно упоминание о рогаликах больше всего убедило профессоршу, что молодой человек говорит правду.

– Подождите здесь, – коротко велела Рива Юрьевна и захлопнула дверь. Когда через полчаса Гелий решил, что дальше ждать уже не имеет смысла, дверь снова распахнулась и Рива Юрьевна произнесла лишь одно слово: – Проходите.

Глубоко вздохнув и переведя дыхание, он с невероятным волнением открыл дверь кабинета. Профессор, по своему обыкновению, расхаживал из угла в угол, но был не в любимой им домашней велюровой куртке, а в том самом костюме, в котором утром приехал на факультет.