II. Редакция

1

– А по-моему, он дурак, - сказал Копин, упрямо встряхивая русыми волосами.

Было утро. Медленное осеннее солнце играло на полу и стенах крупными пятнами, свет падал зелеными пучками сквозь листву шелестевшего за окном клена. В соседней комнате ходила уборщица, бабушка Аграфена, и стучала щеткой о стулья и стены.

– Нет, - возразил Стерн, наваливаясь грудью на стол и играя в перышки с самим собой.
– Может быть, он и не дурак. Он просто мямля. Неприятно смотреть, как он ходит, теребит бороду и подтягивает штаны. Это тот сорт людей, которых господь бог сотворил из обрезков настоящего человека. У них нет ни способностей, ни порывов, ни характера - ничего. Это знаки препинания. Между остальными людьми, у которых есть своя голова на плечах, они стоят, как запятые.

– Да откуда он взялся?

– Не-е знаю. Говорят, что он редактировал какую-то малокровную газету в провинции, не то "Красный кооперативный вопль", не то "Знамя глухонемых". В газете он человек случайный. С таким же успехом он мог бы заведовать музыкальной школой или аптекой. Я не думаю, чтобы он был настоящим газетчиком.

Копин широко зевнул.

– Мы проморгали, - сказал он, щуря свои красивые глаза.
– Надо было держаться за Крылова обеими руками. Он умел ладить с редакцией. Совершенно не чувствовалось, что он старший, а ты подчиненный.

– Мы ничего не могли сделать.

– Могли. Устроили бы демонстрацию и не пустили бы. Надо глотку рвать, душа вон! Не такие дела делали. Помню, в девятнадцатом я служил в дивизии Сиверса. Хотели у нас его снять. Куда там! Наставили орудия на штаб, выкатили пулеметы и предложили снимать, если хотят.

– Не мели вздор, пожалуйста.

– Это не вздор. Я говорил с ребятами, но разве можно на них положиться? Надо было подать заявление, что в случае ухода Крылова мы тоже уходим.

– Не люблю я таких штук.

– Почему?

– Это смешно. Не говоря уже о том, что с партийной точки зрения это выглядит некрасиво.

– И ты такой же. Вы все чересчур уж умны. Когда надо что-нибудь сделать, вы всегда придумаете разные моральные, партийные, международные причины, по которым ничего не выходит. А теперь будете работать с этой рыбой.

Издали, за несколько комнат, они услышали кашель и тяжелые шаги.

– Топает папа Лифшиц, - сказал Стерн, смеясь.
– Сегодня что, четверг? Сматывайся отсюда, Копин. По четвергам он в плохом настроении. В среду он ходит в баню и аккуратно схватывает насморк.

Дверь с треском растворилась, и в комнату ввалился папа Лифшиц, секретарь иностранного отдела, разматывая на ходу бесконечный шарф. Он неторопливо снял пальто, кепи и оглядел комнату из-под нависших бровей. Роскошная седая борода и пышные, как львиная грива, волосы делали его сказочно, невероятно старым. В редакции шутили, что Лифшиц в молодости знавал Авраама и даже перекидывался с ним в картишки, когда Сарра уходила к знакомым. Чем-то библейским веяло от его фигуры, и в редакции, среди телефонов, машинисток, неумолчного и нервного шума голосов, он казался живым анахронизмом, воскресшим мифом времен пророков и фараонов.

– Так, - сказал он, бросив на Копина кровожадный взгляд и шевеля бровями.
– Копин, разумеется, бродит по редакции и мешает людям работать. Кто вам позволил пачкать мой стол? Что это тут намазано?

– Это я нарисовал слона, - сказал Копин.
– Похоже?

– Он хотел сделать вам удовольствие, папа Лифшиц, - добавил Стерн. Простите его. Ребенок развит не по летам и хочет забавляться.

Лифшиц грузно сел за стол и развернул газету.

– Убирайтесь отсюда, - сказал он, укрепляя на носу пенсне на широкой ленте.
– Идите в свой отдел, тут вам нечего делать. Слышите, Копин?

– Слышу, - ответил Копин, закуривая.
– Не волнуйтесь, папа, ради бога.

Он повернулся к Стерну.

– Слушай, у меня есть к тебе одно дело. Ты будешь сегодня в конторе?

– Буду.

– Получи мне деньги по доверенности на подшефную школу.

– Ну нет, я не возьмусь. Мне будет некогда, я забегу туда на минутку.

Копин встал.

– Ну ладно, попрошу Боброва.

Когда за ним закрылась дверь, Лифшиц опустил газету и одним глазом взглянул на Стерна.

– Зачем он шляется сюда?
– спросил он, шумя газетным листом.

– Имеет право - газетный работник, - возразил Стерн, полусмеясь, полусердито.
– Вы думаете, он доставляет мне удовольствие?

– Газетный работник! Что он знает о газете? Что она белая и что у нее четыре угла? Он мальчишка и ничего больше. Я бы его высек.

– Вы тоже были мальчишкой при царе Горохе.

– Был. Но он скверный мальчишка. Знаете, как нас держали тогда? О, я бы не посмел прийти к секретарю иностранного отдела и рисовать у него слонов на столе. Знаете, как это было?