Шрифт:
— Надо ждать, — сказала, присаживаясь рядом с мамой на скамейку.
И мы ждали.
Люди поступали в больницу, кто-то в критическом состоянии, кто-то в среднем, а кому-то оказывали помощь сразу в приемном и отпускали домой.
А мы все ждали.
Мама сидела глядя в стену безжизненным взглядом, и что-то беззвучно шептала. Она едва заметно раскачивалась и нервно растирала пальцы, даже не замечая этого.
Приходилось встряхивать ее. Заставлять встать и пройтись по коридору, хотя бы до автомата с водой, подкармливала ее шоколадкой с чаем. Хотя знаю, что мама любит кофе, но сейчас я боялась ей его давать. И так вся на нервах.
А вот сама не отказалась от бодрящего напитка.
Когда адреналин начал стихать, и происходящее сформировалось у меня в голове, меня начало ломить от усталости.
Последние дни были очень тяжелые. Напряженные. Ранний подъем, а потом и сильный стресс… Видимо у меня начался откат.
Ну и пусть. Потом отосплюсь.
Вот вылечат Надю, все у нас ладится, и тогда буду спать сколько угодно.
А пока нельзя.
Надо держаться. Надо быть сильной.
Не знаю, сколько прошло времени, когда к нам вышел врач.
Стоило его увидеть, как мы с мамой сразу подскочили.
— Присядьте, — устало проговорил мужчина.
— Что с Надей? — спросили мы в один голос, выполняя приказ врача. Сам он сел рядом с мамой и взял ее за руку.
Случайно заметила, как он положил два пальца на ее запястье. Пульс проверяет?
Значит, что-то плохое хочет нам сообщить?
Кажется, в этот момент мое сердце перестало биться. Меня бросало то в жар, то в холод. В голове зашумело, перед глазами начало все плыть.
Часто задышала, пытаясь прийти в себя.
Открыла бутылку, и сделала несколько жадных глотков прохладной воды.
— Надя в тяжелом состоянии, — медленно, но четко заговорил врач. Его голос звучал спокойно, а интонация заставляла слушать внимательно. — Мы взяли анализы. Провели обследования. Ее состояние ухудшилось. Зрение упало. Она сейчас видит практически один туман с легкими силуэтами.
Врач сделал небольшую паузу, давая возможность понять услышанное, а потом продолжил:
— Ей уже ввели лекарство. Сейчас она под капельницей. Спит.
— Что нам делать? — прохрипела мама.
— Везти ее в Москву. И как можно быстрее. Проблема в том, что она может тяжело перенести транспортировку. Ее состоянии может только ухудшится. Как я уже говорил вам, на прошлом обследовании Нади, здесь у нас не хватит оборудования и специалистов, которые нужны именно в ее случае.
— Что нам тогда делать?
Врач тяжело вздохнул.
— Я попробую договориться о сан авиации.
Глава 18
— Сан авиация, — хрипит мама.
Руками закрывает лицо, и я вижу, как подрагивают ее плечи.
Глажу ее по спине, пытаюсь успокоить. Но разве хоть что-то может успокоить мать, у которой ребенок тяжело болен?
Я бы тоже с удовольствием поплакала. Но мне нельзя. Мне надо оставаться сильной. И думать…
Думать, как выйти из этой ситуации.
Но ничего на ум не приходит.
Врач, извинившись, уходит, обещая подойти позже. Медсестра приносит маме в стакан с успокоительным. Она благодарно кивает и жадно пьет лекарство.
— Я позвоню отцу, — шепчет, глядя мне в глаза.
А я морщусь.
— Не надо, мам. Ты же знаешь, это бесполезно.
— А вдруг, Алис. Вдруг у него что-то екнет и он поможет, — с надеждой в голосе достает телефон.
— За столько лет ничего не екнуло, а сейчас вдруг должно.
Кулаки сжимаются только об одной мысли о нем. Хорошо, что этот трус и слабак давно не появлялся на горизонте.
— Привет…
— Мама, не надо, — рычу, пытаясь отобрать у нее телефон, но она встает и отходит метров на пять от меня.
Я не слышу их разговор. Лишь вижу, как меняются эмоции на мамином лице.
Мольба о помощи и надежда на спасение, сменяются отчаянием и горем.
Когда их разговор заканчивается, мама медленно подходит и буквально падает в кресло.
— Не поможет, — не спрашиваю. И так знаю ответ.
— Нет. У него третий ребенок недавно родился…
— Ну и пусть катится ко всем чертям! Бог ему судья. Мы и сами справимся. Сами ее на ноги поставим!
Я буквально кричу от нахлынувшей ярости.