Король Яков прислал ему в качестве свадебного подарка шпагу с большим рубином в эфесе. Людовик надел её вечером накануне свадьбы и пришёл к отцу.

— Ха, ха! Жених уже демонстрирует своё острое оружие! Тебе бы лучше распускать хвост перед своей невестой, хвастунишка!

Выражаясь достаточно прозрачно, так, чтобы, как полагал юный принц, смысл достаточно легко дошёл до сознания более взрослого человека, Людовик произнёс:

— Мой король и господин, я хочу поговорить с вами, как мужчина с мужчиной.

Король уже немного выпил и намеревался провести вечер в Альбуа с одной из гостиничных шлюх.

— Так, значит, ты хочешь узнать, как должен вести себя жених? Значит, твои учителя тебя ничему не научили? Хотя конечно. Брат Жан и сам ничего не смыслит, а Бернар д’Арманьяк слишком щепетилен. Так что же ты хочешь от меня? Может быть, показать тебе, как это делается? Чёрт побери, с такой милой малышкой это было бы приятно.

Юноша покраснел до корней волос. Ему было стыдно, что отец может так пошло шутить по поводу своей неверности по отношению к его матери, его также разозлило, что при этом была упомянута и его невеста. Он взял себя в руки и напрягся, выставив вперёд круглую бочкообразную грудь. Грудная клетка и голова у него были несколько непропорциональными, и он гордился своей грудью, а голову скрывал под большой — больше, чем того требовала мода, — шляпой.

— Разумеется, мне не нужны уроки, — ответил принц с большей уверенностью, чем в действительности испытывал. — Мне просто хотелось спросить, считается ли наш союз с Шотландией достаточно надёжным, чтобы допустить раннюю беременность? То есть сразу же, как только принцесса станет моей супругой.

Он приготовился внимательно выслушать ответ, в глубине души испытывая досаду на брата Жана Майори и правителя Верхнего Арманьяка. Почему его наставники не сводили его как-нибудь ночью в таверну и не дали возможности самому всё узнать о таких вещах? Юноши из знатных семей узнавали всё именно там. Это было бы несложно сделать, а если хорошенько укутаться плащом, то никто бы его не узнал и он бы испытал по-настоящему волнующее и захватывающее приключение. Людовик в душе надеялся, что отец ответит ему примерно так: «Международное положение таково, что беременность нежелательна».

— Ведь если наш союз с Шотландией ослабеет, — с тайной надеждой заметил Людовик, — то ребёнок сильно усложнил бы ситуацию.

Король Карл уставился своим тяжёлым взглядом из-под полуопущенных век на принца, задающего вопрос так, как будто король был членом тайного совета. У него чуть не сорвалось с языка: «Откуда мне знать, чёрт возьми? Мои советники мне никогда ничего не говорят». Однако королю не хотелось показывать наследнику полное неведение ситуации, и его ответ звучал довольно издевательски:

— Людовик, мальчик мой, почему бы тебе не пригласить завтра в спальню королевский совет и не обсудить этот вопрос с ними? Они будут рады услужить. И уверяю тебя, некоторые из них с радостью возродили бы старый обычай — позволить наиболее приближённым удостоверить подлинность королевского зачатия. — Карл хлопнул себя по обтянутому рыжей замшей бедру и громко захохотал. — Только представь, как старина Дюнуа Орлеанский любуется на вас с Маргаритой голых в постели! Тебе, возможно, придётся подраться с ним из-за своей девушки, хотя он и старик.

Людовик был рассержен и смущён, он всё же заметил, что на отце был костюм для верховой езды, совершенно, казалось, неуместный в этот час. Глаза юноши блестели, но в основном от слёз сомнения, так как ответа на свой вопрос он так и не получил.

— Вы позволите мне удалиться? — коротко спросил принц.

Он стоял и ждал, поскольку в соответствии с придворным этикетом обязан был получить разрешение короля.

Людовику казалось, что в голове у него стучит молот, а по спине вверх и вниз ходит ледяной ветер, хотя свечи в комнате горели ровным спокойным пламенем. У него так бывало в моменты волнения или напряжения, и подобные смущения нередко являлись признаком того, что назавтра ему может стать плохо. Однако если он на следующий день ел очень мало, то чувствовал себя превосходно. Бернар д’Арманьяк ничего не знал об этой идиосинкразии, а сам Людовик считал её слабостью, не достойной мужчины. Однако он не считал это грехом, поэтому и брат Жан ничего об этом не слышал, даже во время исповеди, иначе подобные приступы обеспокоили бы бывшего аптекаря, который всё ещё не забыл, как во время крестин наследника спрашивал у герцога-архиепископа о падучей болезни.

Карл использовал своё законное право изречь очередную пошлость.

— Удалиться, сын мой? Разумеется, иди и отдохни хорошенько. Завтра ночью тебе понадобятся все твои силы. — Желая показать свою простоту и остроумие, он ткнул сына пальцем в грудь: — Хочу кое-что сказать о твоих кривых ногах. Тебя не может сбросить ни одна лошадь, как бы ни брыкалась. Так что зажми её крепче, если она попробует вырваться.

Людовика передёрнуло. Ему не раз приходило в голову, что женщины могут с отвращением глядеть на его тонкие и сильно искривлённые ноги, которые в обтягивающих по тогдашней моде рейтузах казались просто уродливыми. Это была одна из причин его робости перед женщинами. Когда он сидел верхом, его недостаток был незаметен, именно поэтому он был превосходным наездником. В седле он чувствовал уверенность, подъём, гордость, ноги помогали ему сидеть уверенно и крепко. Он завидовал высоким и стройным мужчинам, которым улыбались женщины, хотя они и не были наследными принцами. Возможность одержать над ними верх и являлась одной из причин того, почему он всегда так яростно бился во время поединков, которые составляли одну из сторон его воспитания. Так что Бернар д’Арманьяк был уверен, что Франции никогда не придётся за него краснеть, а брат Жан как-то произнёс с восхищением:

— Он ухитряется обратить на свою пользу даже свои недостатки.

Он уже давно в душе был готов к тому, что невесте может не понравиться его фигура, и это заставляло его живой ум искать и находить всевозможные уловки и хитрости. Например, он решил, что в спальне он задует свечи и скажет, что таинство супружества должно совершаться под покровом темноты. Затем он обворожит её словами: у него был очень красивый низкий голос — очевидно, результат неестественно развитой грудной клетки и горла. Он старательно учил чувствительные баллады, сочинённые придворными менестрелями, аккомпанируя себе на лютне, так что даже менестрели решили между собой, что принц прекрасно поёт. «Когда поёт принц, дамы начинают томно улыбаться, — шептались они, — и закрывать глаза, как будто мечтают о чём-то. Да, у него есть талант!» Другие же говорили: «Если бы ты был женщиной, разве бы не закрыл глаза, чтобы не смотреть на его высочество наследного принца?»