Шрифт:
– Сволочь, - прокомментировал Вирджил.
– Хуже гангрены.
Но будка выглядела неправдоподобно опрятной. Запасная рубашка Дада висела над кроватью, по-армейски заправленной, стул аккуратно стоял у стола. Банка красной краски со свежими потеками красовалась на подложенной газете у двери.
– Меня вырвет, если мы здесь останемся, - лицо Вирджила сделалось зеленовато-белым. Франклин, чувствовавший себя лучше, шагнул назад и закрыл дверь.
Свалка лежала кругом, пустынная и безжизненная, как лунные горы.
– Нет его здесь, - сказал Франклин.
– По лесу где-нибудь шляется.
– Фрэнк!
– Что?
– Франклин был не в духе.
– Дверь была заперта изнутри. Если его там нет - как он оттуда выбрался?
Сбитый с толку, Франклин повернулся взглянуть на будку.
– Через окно, - начал было он, но не закончил фразы. Окном служило маленькое отверстие в толе, затянутое потертым пластиком. Дад не пролез бы в него, даже оставив свой горб внутри.
– Не важно, - проворчал Франклин. Если он не желает брать плату - хрен с ним. Поехали отсюда.
Они вернулись к машине, и Франклин ощутил, как что-то просвечивается сквозь защитную мембрану опьянения, - что-то, чего он потом не мог, да и не хотел вспомнить, - чувство чего-то ужасно неладного. Как будто свалка завела себе живое сердце, и это сердце билось медленно, однако с пугающей силой. Вдруг захотелось уйти - причем очень быстро.
– Я не вижу ни одной крысы, - неожиданно сказал Вирджил.
И крыс действительно не было - только чайки. Франклин попытался вспомнить, случалось ли ему когда-нибудь привезти "дрянцу" на свалку и не увидеть ни одной крысы. Не случалось. И это ему не понравилось.
– Отравленная приманка, да, Фрэнк?
– Пошли, - посоветовал Франклин.
– Пошли отсюда к чертовой матери.
После ужина Бену позволили встать и навестить Мэтта Берка. Визит оказался коротким: Мэтт спал. Кислородную подушку уже убрали, и дежурная сестра сказала Бену, что Мэтт завтра должен проснуться и сможет - недолго - разговаривать.
Лицо Мэтта показалось Бену поразительно состарившимся - впервые за время знакомства он увидел в нем старика. Во сне тот выглядел удивительно беззащитным. "Да, - подумал Бен, - здесь не то место, где мы с тобой можем найти поддержку. Здесь с кошмарами борются лизолом, скальпелями и химиотерапией, не признавая ни Библии, ни дикого чебреца. Если в колонне истины обнаружится отверстие - здесь его не заметят".
Он подошел к изголовью и осторожно коснулся шеи Мэтта пальцами. На коже не виднелось никаких следов, никаких шрамов.
Бен минуту колебался, потом подошел к шкафчику и открыл его. Одежда лежала внутри, а на крючке с обратной стороны двери висело распятие - то, которое видела у Мэтта Сьюзен. В приглушенном свете больничной палаты оно слабо мерцало.
Бен отнес его к постели и одел Мэтту на шею.
– Послушайте, что вы делаете?
Это вошла сестра с кувшином воды и деликатно прикрытой полотенцем уткой.
– Одеваю на него крест, - пояснил Бен.
– А... он что, католик?
– Теперь - да.
Уже спустилась ночь, когда в кухонную дверь дома Сойеров тихо постучали. Бонни, чуть улыбаясь, пошла открывать. На ней был коротенький передник с оборочками, высокие каблуки и больше ничего.
Дверь открылась, глаза Кори Брайанта расширились, челюсть отвалилась.
– Бо... Бо... Бонни?
– В чем дело, Кори?
– она взялась рукой за верхний край двери, намеренно придавая обнаженной груди самое пикантное положение. Одновременно она скрестила ноги, демонстрируя их во всей красе.
– Боже, Бонни, а вдруг бы это был?..
– Телефонный мастер?
– она хихикнула и положила его руку на свою правую грудь.
– Хочешь измерить мое сопротивление?
Ей не пришлось вести его в спальню. Он знал дорогу.
– Ты уверена, что он не вернется домой?
Ее глаза сверкнули в темноте.
– О ком это вы, мистер телефонщик? Не о моем же милом муженьке... Он в Берлингтоне, штат Вермонт. Включи свет. Я хочу тебя видеть.
– Сними эту штуку.
– Сними сам. Ты должен уметь обращаться с узлами, телефонный мастер.
Он наклонился к ней. Она всегда заставляла его чувствовать себя подростком, впервые приступающим к делу; его руки всегда дрожали, когда он приближался к ней, будто ее плоть порождала сильное электрическое поле. Мысль о ней никогда не оставляла его в покое - как заноза между зубами, которую невозможно достать и выкинуть и невозможно не трогать поминутно языком. Ее изобретательность не знала границ.
– Нет, на колени. На колени передо мной.
Он неуклюже подчинился и потянулся к завязкам передника. Она, сидя на краешке кровати, поставила обе ноги с высокими каблуками ему на плечи. Он наклонил голову, чтобы поцеловать с внутренней стороны ее бедро; упругая плоть была чуть теплее губ.