– Налево, налево.

В мигающем свете фонарей Оуэн прижался к левой стороне, справился с очередным заносом и повел машину по Канзас-стрит. Здесь недавно прошел снегоочиститель, но полотно дороги уже снова замело.

– Похоже, снег кончается, - сказал Генри.

– Да, но ветер как с цепи сорвался. Хочешь поскорее увидеть его? Даддитса?

– Немного нервничаю, но, в общем, да, - ухмыльнулся Генри, качая головой.
– Даддитс, старина... Когда он рядом, у тебя на душе праздник. Он.., это что-то. Сам увидишь. Жаль только, что врываемся к ним в такую рань.

Оуэн пожал плечами. Что тут поделаешь?

– Они уже четыре года живут в новой квартире, но я ни разу там не был, - сказал Генри и, сам того не сознавая, перешел на мысленное общение: Переехали после смерти Элфи.

А ты... И вместо слов возникает картина: люди в черном под черными зонтиками. Кладбище в дождь. Гроб на козлах с резной эпитафией: "Покойся с миром, Элфи".

Нет, пристыженно признался Генри. Никто из нас там не был.

?

Но Генри не знал, почему они не явились на похороны, хотя на ум пришла фраза: "Движущийся палец пишет; написав, движется дальше". Даддитс был важной (не то слово, жизненно важной) частью из детства. Но как только связь прервалась, всякий возврат к прежнему был слишком болезненным. Одно дело - болезненным, другое - ненужно болезненным. Но теперь Генри кое-что понимал. Образы, которые он ассоциировал с депрессией и возрастающей уверенностью в неотвратимости самоубийства: струйка молока на подбородке отца, широченный зад Барри Ньюмена, исчезающий в дверях кабинета, скрывали другой, более сильный, более действенный: образ Ловца снов. Разве не в нем истинный источник его отчаяния? Величие теории Ловца снов в сочетании с банальностью.., нет, ничтожностью целей, для которых он использовался? Употребить способности Даддитса на то, чтобы найти Джози Ринкенхауэр, все равно что открыть квантовую физику, и с ее помощью сляпать очередную видеоигру. И при этом считать, будто это все, на что способна квантовая физика. Конечно, они совершили доброе дело: не будь их, Джози Ринкенхауэр погибла бы в трубе, как крыса в бочке с водой. Но будем честны: в конце концов не будущего же нобелевского лауреата они спасли...

Я просто не могу поспеть за тем, что творится у тебя в голове, неожиданно пожаловался Оуэн, но, похоже, ты слишком высокого мнения о себе! Нечего нос задирать. Какая у лица?

Уязвленный Генри злобно уставился на него.

– Последнее время мы сюда не приезжали, понятно? И давай на этом закончим.

– Как угодно, - сказал Оуэн.

– Но мы посылали открытки к Рождеству, ясно? Каждый год, поэтому я и знаю, что они переехали на Дирборн-стрит, 14, Уэст-Сайд. Это третья улица отсюда.

– Ладно, ладно, успокойся.

– Трахни свою мать и сдохни, нашелся тоже...

– Генри...

– Мы просто потеряли связь, так бывает. Возможно, не с такими, как ваше высочество, принц Совершенство, но для остальных.., для остальных... Генри опустил глаза, увидел стиснутые кулаки и усилием воли разжал пальцы.

– Я же сказал, ладно.

– Возможно, принц Совершенство до сих пор не забыл никого из друзей, даже тех, с кем рядом на горшке сидел. Должно быть, обязательно съезжаетесь раз в год, поменяться лифчиками, похвастаться новыми записями "Мотли Крю" и поесть салата с тунцом, как в школьном кафетерии.

– Прости, если расстроил тебя.

– Можешь кусаться, я не обижаюсь. Не зря же ведешь себя так, будто мы бросили его, как последние...
– Что, разумеется, недалеко от истины.

Оуэн, ничего не ответив, продолжал вглядываться в вихрящийся снег: боялся пропустить табличку с названием улицы в сереньком свете раннего утра.., вот она, перед носом! Снегоочиститель, проходивший по Канзас-стрит, завалил конец Дирборн, но Оуэн надеялся, что "хамви" пройдет.

– Не то чтобы я совсем забыл о нем, - продолжал Генри, сначала мысленно, потом перейдя на слова. Думать о Даддитсе означало выдать себя с головой.
– Мы все помнили его. Мы с Джоунси собирались навестить его весной. Но Джоунси попал в аварию, и у меня все из головы вылетело. Неужели это так удивительно?

– Вовсе нет, - мягко сказал Оуэн, резко повернул руль вправо, потом влево, чтобы машина не пробуксовывала, и нажал на акселератор. "Хамви" с такой силой ударился в плотную стену снега, что их отбросило на сиденья. Но мощная машина все-таки пробила завал, и Оуэн едва успел вывести грузовик на середину мостовой, чтобы не сбить припаркованные по обочинам автомобили.

– Не желаю быть объектом праведного негодования того, кто собирался поджарить живьем несколько сотен ни в чем не повинных людей, - проворчал Генри.

Оуэн обеими ногами нажал на тормоз, отчего их вновь тряхнуло, а "хамви" пошел юзом.

– Заткнись на хрен.

Не мели дерьма, которого не понимаешь.

– Вполне возможно, что мне придется подыхать из-за...

– тебя, так что почему бы тебе не держать свое хреново.., самовлюбленное (изображение капризного ребенка с выдвинутой нижней губкой).

– такое рациональное, логическое дерьмо, при себе.

Генри потрясение уставился на него, обалдев от неожиданности. Когда к нему в последний раз обращались в подобном тоне? Кажется, вообще никогда.

– Мне необходимо одно, - пояснил бледный от усталости Оуэн. Лицо осунулось, кожа туго обтянула скулы.
– Хочу найти и остановить твоего Тифозного Джоунси. Ясно? И хрен с ними, с твоими тонкими чувствами, хрен с твоей нежной натурой и хрен с тобой. Вот так.

– Согласен, - кивнул Генри.

– Не желаю выслушивать лекции по этике и принципам морали от малого, задумавшего вышибить свои сверхобразованные, сверхчувствительные мозги.

– О'кей.

– Поэтому трахни свою мать и сдохни. В "хамви" стало тихо. Ничего, совсем ничего, кроме визга ветряного пылесоса за окнами.