…В Брюссель пришла весна, с нежарким солнцем и прохладными вечерами. Деревья выбросили первые зеленые листья, расцвели причудливыми узорами цветы на ухоженных клумбах. Завтра предстояла первая встреча с представителем фирмы, а сегодня мы просто гуляем с Гульпачой без всякой цели по большому городу. Глазеем на витрины, балуем себя мороженым. В тенистом парке набрели на аттракционы. Один из них — «чертово колесо» — особенно заинтересовал Гульпачу.

— Смотри, люди в небесах плавают. Вот здорово!

— А ты не хочешь составить им компанию?

К моему удивлению, она охотно согласилась вместе со мной покружиться на этом «чертовом колесе».

Грянула бешеная мелодия джаза, и душа ушла куда-то в пятки. В один миг мы взлетели выше статных тополей парка, крыш домов, каменных пиков костелов и тут же — прямо в пропасть. И снова рядом с солнцем, и снова — камнем к земле под вой и хрип неугомонных музыкантов. У меня неожиданно в глазах потемнело, застучало в висках, а она смехом заливается. Сесть рядом со мной не пожелала, ухватилась за ручки в кабине, раскачивается, как на качелях… Для нее скорость подавай, крутись вовсю «чертово колесо».

— Ого-го-го! — кричит она неизвестно кому. — Ого-го-го! Вы слышите меня, белые облака? Это я, Гульпача! Возьмите меня с собой! Унесите далеко-далеко!

Прислушалась, ждет ответа. Но это не горы, не отзывается эхо из ущелья. Плывут над головой равнодушные, молчаливые белые шапки облаков. Никто не услышит Гульпачу, и на грешной земле джаз заглушил ее голос. И слава Аллаху! Наверняка подумали бы люди, что не все с головой в порядке у юной красавицы из горной страны…

Вечером, за ужином в ресторане отеля, где мы остановились, я спросил Гульпачу:

— Слушай, ты, случайно, не сошла с ума там, на высоте «чертова колеса»?

— Нет, — ответила она тихим, уставшим голосом. — Просто я была счастлива, Салех…

Мы сидели в полумраке, при свечах… Нежная мелодия танго, словно вода из арыка, разливалась по пустому залу. Посетителей было немного, ресторан дорогой, не всем по карману… Но я был богатым коммерсантом с Ближнего Востока. Приехал по частным торговым делам со своим личным секретарем, и для меня ужинать с дамой в менее фешенебельном ресторане было бы просто неприлично. К нашему столику подходит румяная белокурая девушка. Она одета в национальное платье времен прапрабабушки: вся накрахмаленная, пышная от обилия юбок, с вышитым передником.

— Правда, эта девушка похожа на прелестную куколку? — спросил я Гульпачу на дари.

— Что? Куколка?.. Да… да… очень, очень похожа, — подтвердила она, беззастенчиво, во все глаза рассматривая девушку. Та невольно смутилась, заморгала глазами, заторопилась с продажей цветов.

— Вот… пожалуйста… цветы для вашей дамы… Белые, желтые, красные розы… Прямо из сада!

Не торгуясь, заплатив девушке больше, чем надо, я купил все розы с плетеной корзинкой в придачу.

— Это тебе, Гульпача!

— Вот как? Значит, вместо закупки оружия ты решил деньги Бури потратить на цветы даме? — попыталась съязвить не то в шутку, не то всерьез девушка.

— А ну тебя к черту вместе с Бури! — разозлился я по-настоящему. — Дарю от чистого сердца, а она с издевкой… Да женщина ты или душман в юбке?

Отпил глоток вина, взял сигарету из пачки, потянулся к зажигалке. Она опередила, щелкнула, вспыхнул синий огонек, дала прикурить, теплые пальцы легли на мою руку.

— Не надо сердиться, Салех… Спасибо тебе… Мне никто еще не дарил розы… Понимаешь, никто! И вдруг целая корзина! Твое здоровье!

Она подняла свой бокал, мы чокнулись. Потом пододвинула к себе свечу, осторожно сняла нагар и накрыла пламя ладонью. Держит, терпит, только губу закусила…

— Что ты делаешь, безумная? — закричал я и рывком отнял ее руку от огня.

— Прости… Это так, боюсь расслабиться… боль рассеивает иллюзии, возвращает к реальной жизни.

— Перестань чепуху молоть. Пойдем лучше потанцуем.

— Я не умею танцевать!

— Да не может такого быть! — удивился я.

— Может! — твердо сказала она. Отодвинула от себя подальше бокал с вином, плечи опустились, глаза грустные-прегрустные. — А она действительно похожа на куколку, — неожиданно вспомнила Гульпача девушку с цветами. — Очень даже, на ту самую, на первую и последнюю игрушку в моей жизни. Хочешь, расскажу тебе о моей кукле, Салех? О судьбе своей расскажу?

Опять в семье Хазри родилась дочь. Чем-то прогневили они с женой Аллаха, шлет им с неба одно тяжкое наказание за другим. Пятнадцатая дочь по счету. Хазри прямо рыдает от горя. Жена молча молит Аллаха, чтобы к ней скорее пришла смерть. Воистину мудра пословица на Востоке: лучше родить камень, чем родить дочь.

Старшие давно в сок вошли, а что толку, никто калым не предлагает. Лицом не удались, тело — кости да кожа, ничего привлекательного, никакого намека на красоту. А какова будет эта, последняя, что тянет настырно, изо всех сил вялую иссохшую грудь матери? Не успела на свет родиться, а уже с характером: кряхтит, сопит, сердится, что молока мало… Оттолкнется от пустого соска и криком на весь кишлак заходится.