***

– О Боже!
– вырвалось у Элиусиппус Дир, когда полароидная фотография начала проявляться.

– Какой же он страшный!
– добавила Мелиусиппус Веррилл с нескрываемыми отвращением и страхом.

Пес становился все ужаснее. Поп не мог этого не признать. Заметил он и кое-что еще: время в полароидном мире ускорило свой ход.

Поп усадил Сестер-Вонючек на софе для демонстрационного снимка. Яркая вспышка на мгновение осветила комнату, превратив ее в связующее звено между миром живых и миром мертвых, в последнем из которых существовали два этих реликта.

Только на фотографии, выползшей из щели, проявилось изображение не Сестер-Вонючек, застывших бок о бок на софе, а черного пса, полностью повернувшегося мордой к камере и невидимому фотографу, который продолжал снимать это чудовище. Теперь уже все зубы попали в кадр, пес чуть наклонил голову. "И будет пригибать еще ниже во время прыжка, - подумал Поп, преследуя две цели: прикрыть уязвимое место на шее и занять наилучшую позицию для того, чтобы безошибочно вгрызться в жертву и вырвать из нее основательный клок плоти и костей".

– Как это ужасно!
– Элиусиппус поднесла мумифицированную руку к своему горлу.

– До неприличия!
– эхом откликнулась Мелиусиппус, зажигая новую сигарету от окурка; рука ее так дрожала, что она едва не прижгла уголок рта.

– И абсолютно НЕ-ОБЪ-ЯС-НИ-МО!
– торжествующе добавил Поп, думая: "Жаль, что тебя здесь нет, Маккарти, говнюк ты эдакий. А так хочется, чтобы был! Вот две дамы, которые много чего повидали, не думают, что эта камера - жалкая подделка".

– Она показывает то, что уже случилось?
– прошептала Мелиусиппус.

– Или то, что должно случиться?
– спросила Элиусиппус тем же благоговейным шепотом.

– Не знаю, - ответил Поп.
– Наверняка я могу сказать только одно: мне довелось много чего повидать, но такое я вижу впервые.

– Меня это не удивляет!
– воскликнула Элиусиппус.

– Меня тоже!
– не отстала от нее Мелиусиппус. Поп чувствовал, что разговор вот-вот зайдет о цене, а это вопрос деликатный для всех, особенно для Сестер-Вонючек. Когда дело доходило до торговли, они требовали чрезвычайно нежного обхождения, словно две девственницы (впрочем. Поп полагал, что по крайней мере одна в таком состоянии и пребывала). Он уже собирался произнести ключевые слова "У меня и в мыслях не было продать вам эту камеру, но..." (трюк, конечно, старый как мир, но всегда срабатывающий со Спятившими. Им нравилось слышать такие слова, как маленьким детям нравится слушать одни и те же сказки). Но не успел, так как заговорила Элиусиппус:

– Я, конечно, не могу выражать мнение моей сестры, мистер Меррилл, но мне будет как-то не по себе, если вы...
– пауза, - будете показывать нам то, что привезли с собой, предварительно не убрав с наших глаз эту камеру.., или как там называется эта жуткая штука. Если вас не затруднит, унесите ее обратно в машину.

– Абсолютно с тобой согласна.
– Мелиусиппус затушила наполовину выкуренную сигарету в пепельнице, напоминающей рыбу.

– Фотографии призраков - это одно, - продолжила Элиусиппус.
– В них есть определенная...

– Величественность.
– вставила Мелиусиппус.

– Да! Величественность! Но этот пес...
– Старушку даже передернуло.
– Он словно готов выпрыгнуть из фотографии и укусить кого-то из нас.

– Нас всех, - поправила сестру Мелиусиппус. До последних фраз Поп уже подумал, что сестры сделали первый ход в тонкой игре, итогом которой станет цена покупки. Да только одинаковый тон, их одинаковые голоса, неотличимые, как фигуры и лица, говорили об обратном. Камера "Солнце-660" - паранормальная, тут сомнений у них не было, но слишком паранормальная для их восприятия. Они не торговались. Сестры-Вонючки не притворялись, не вели сложную игру, чтобы сбросить цену. Когда старушки говорили, что им не нужна камера, производящая на свет Божий такие странные фотографии, сие именно это и означало. И уж естественно, они не хотели верить, что Меррилл намеревался продать им эту камеру и только ради этого приехал.

Поп оглядел гостиную. Совсем как комната старухи в "ужастике", который он однажды смотрел по видео, жуткое барахло под названием "Сожженные подношения", в котором здоровяк средних лет пытался утопить сына в плавательном бассейне, причем оба полезли в воду одетыми. Комната героини была набита фотографиями. Они стояли на столах и каминной доске в разнообразных рамочках, они покрывали стены так плотно, что из-под них едва проглядывали обои.

О гостиной Сестер-Вонючек он такого сказать не мог, но фотографий хватало и здесь. Число их едва ли превышало сто пятьдесят, но в маленькой и темной комнате казалось, что их в три раза больше. Некоторые Поп видел лишь мельком, другие знал лучше, потому что сам же и продал их Сестрам-Вонючкам.

Всего "фотографий призраков", как называла их Элиусиппус, в коллекции сестер было гораздо больше: никак не меньше тысячи. И разместили их в остальных четырнадцати комнатах особняка. Поп видел их все. Он относился к тем нескольким счастливчикам, кому Сестры-Вонючки показали всю экспозицию. Но в гостиной они держали самые ценные фотографии.

Жемчужина коллекции стояла в гордом одиночестве на "стенвее" под высокими окнами. На ней труп левитировал в присутствии пятидесяти или шестидесяти обалдевших от ужаса родственников и друзей, пришедших, чтобы проводить покойного в последний путь. Разумеется, это была подделка. Любой десятилетний ребенок, нет, даже восьмилетний, сразу бы понял, что это подделка. В сравнении с ней фотографии танцующих эльфов, которые так удивили Артура Конан-Дойла в конце его жизни, казались шедевром. В общем, оглядывая гостиную. Поп отметил только две фотографии, которые не попадали в категорию откровенных подделок. Требовалось более тщательное исследование, чтобы определить, как их сработали.