Марк отшатнулся и выругался сквозь зубы. А я так и осталась стоять.

– За всю свою жизнь я много ошибок совершил, - он невесело улыбнулся, упав на ту чертову табуретку, которая разваливалась подо мной каждый раз при полной луне, но стойко выдерживала вес крупного мужчины, так несправедливо, - за каждую ошибку платил сполна. Но с возрастом совершал их все меньше. Строил империю, как сумасшедший, окружил себя армией верных людей, чтобы никто не посмел отобрать то, что принадлежит мне. И по своей же ревнивой тупости потерял самое дорогое, что у меня было, - он опять посмотрел мне в глаза, - тебя.

Я продолжила молча стоять. Но не из-за гордости, а из-за глупого шока. Сейчас я смотрела на бывшего босса сверху. А он, чуть сгорбившись, уперев локти в колени, с невыразимой тоской пытался что-то найти в моих глазах.

Ну почему сердце все еще захлебывалось от дурацкой любви к нему? Он просто уйдет, оставив мою жизнь опять в руинах, я это точно знаю, а мне лишь останется опуститься еще глубже на дно в очередной попытке склеить себя и жизнь по кусочкам.

– Я никогда никого не любил. Я как самый последний идиот не знал, как с этим жить. В тот день, - я машинально поморщилась, а он скользнул взглядом по шрамику на моей губе, - я хотел либо сдохнуть на месте, либо погнаться за тобой, вырвать у него из рук, а потом убить тебя. Я думал, что ты размазала меня по стенке, но потом сдохнул сам, осознав, что я разрушил все своими же руками. И проклинаю себя каждую секунду, глядя на то, что сотворил с тобой.

Марк поднялся и приблизился ко мне. Все мои мышцы окаменели, не позволили мне отшатнуться, когда его пальцы прикоснулись к моей щеке. Но он лишь смахнул слезинку. А я даже не заметила, что начала тихо плакать.

– Мне в руки попалось самое чудесное, что может быть в этом проклятом мире, а я сломал это чудо. Прогнал тебя, вырвав сердце из груди. Сеня, я люблю тебя. Пожалуйста, прости меня.

Сердце сковало тупой болью.

Я точно буду гордиться собой. Или буду проклинать себя, не знаю:

– Как я уже сказала, Марк Васильевич, я вас прощаю. Спасибо за все.

Вместо ответа, он грустно улыбнулся.

А потом ушел.

Я его не провожала, просто услышала, как закрылась дверь с дурацким колокольчиком.

Кажется, только что я вырвала свое сердце.

– Стоп, - дядя Мойша резко прервал рассказ, - никогда не поверю, что Марк так растекся лужицей.

– Да именно так все и было! – Мое праведное возмущение было прервано шиканьем Настюши:

– Ма-ам, ты обещала не лезть в историю тети Айрин.

– Воу, мы о чем договорились, козявка?

– Если я называю тебя тетей, ты называешь меня козявкой, - вот мучилась, рожала восемнадцать часов ее я, но в итоге характер Айрин, а внешность папина. И после этого мне кто-то будет говорить о справедливости?

– О чем спорите на этот раз? – Марк сел в траву позади меня, мимолетно поцеловав в оголенное плечо.

У нас шикарнейший особняк, но летние вечера мы все равно проводим здесь, под тенистыми кронами деревьев, украшенных гирляндами, в зачарованном маленьком кругу, посреди города.

– О том как ты лужицей маму добивался, - сдала Настюша меня с потрохами.

– Эй, я не так рассказывала, - попыталась защититься, но мне не поверили, - это все дядя Мойша.

– Так как было? – Настя переняла привычку Марка поднимать в нетерпении правую бровь.

– Романтика и криминал, - бархатный голос Марка до сих пор вызывал томление внизу живота, даже спустя пять лет.

Романтики я не помню, а вот криминал…

После того, как Марк ушел из квартиры бабы Люды, которую, кстати, дети потом надумали сдать в хоспис, а квартиру продать, но Марк и ей купил квартиру в нашем доме, где она просто идеально вписалась (об этом позже), он исчез.

Вилли больше не пригоняли, дома наши больше не сносили, на мой счет даже вернули всю сумму, которую я отправляла Архарову. А кредит полностью был погашен. На этом все.

Как последняя идиотка, я каждую ночь засыпала с невысказанным вопросом, а правильно ли поступила? Но каждый раз успокаивала себя, что да, правильно.

Но спустя недели две, как только я вернулась в свою любимую квартиру, началась отдаленная осада.

Вилли пригоняли каждую ночь. А я каждое утро его отгоняла обратно. На этот раз на сиденье не было записок, но был то букет цветов, то коробка шикарного бельгийского шоколада, то пакет с восхитительными кофейными зернами. Невероятно дорогая курьерская служба выходила.

Каждый раз, когда я спускалась к Вилли, он был заглушен, но не заперт. Но в одно снежное утро кое-что изменилось: у Вилли двигатель не был заглушен, снег еще не завалил следы от шин, а в салоне на пассажирском сиденье свернувшись клубочком спал черный котенок. В тот день я решила больше не отгонять обратно машину, а оставить себе и котенка, и Вилли.

Я еще много раз подвозила Айрин на нем в универ, когда та хотела в очередной раз утереть кому-то нос.

Подарки от Марка прекратились, зато все чаще стала в гости заглядывать Зинаида Александровна. Она достаточно быстро нашла общие темы со всеми обитателями нашего двора. Даже договорились Новый Год встречать вместе. Разговоры о Марке были для нас табу, поэтому все те подарки на майбахе все больше стали казаться ускользающим сном.