— Хочешь, я научу тебя стрелять из пистолета?

Лиз поднялась на него глаза, шумно втянула остатки кофе, снова раздражая работников коллегии, и кивнула:

— Хочу. Только… — Макс поднял брови, и Лиз, прикусив губу, всё же закончила: — Можешь сначала кое-куда меня отвезти на днях?

Просить его дважды не пришлось, и уже через два дня поздним вечером они ехали по пустой автостраде по адресу, который Макс впервые слышал. Лиз пыталась ему помогать, выуживая из памяти все повороты и съезды. По этой дороге, ведущей на северо-запад от города, она не ездила уже два года, но удивительный этот дар — память! Работал он, будто в руках была карта, которую нужно было читать. Настоящую Лиз взять не подумала.

Автострада была прямой и понятной. Она пролегала между огромным парком и всё менее привлекательными районами города, где к небу стремились чёрные трубы заводов, а перед ними выходили окнами на дорогу кирпичные прямоугольники, завешанные стираными простынями и цветными полотенцами.

Но, стоило съехать по кольцу и взять левее, как за парком в нескольких километрах открывалось нечто, что представить в таком соседстве было сложно: настоящее царство низеньких разноцветных особняков с колоннами, высокими фронтонами и лепниной, окружённых садами и брусчаткой. Сейчас все дома подсвечивали фонари, золотые арки окон горели на фоне окрашенных ночью стен.

Макс огонькам особо не радовался, матерясь сквозь зубы, пока автомобиль трясло на каждой чёртовой кочке. А вот Лиз смотрела на них и нервно заламывала пальцы. Холмы, на которых располагались особняки и их фруктовые сады, спускающиеся настоящими лесами к высокими кованым заборам, казались огромными, а они катились между ними будто в игрушечной машинке.

— Что такое, Лиззи? — спросил Макс, заметив её нервозность.

Лиз дёрнула плечами.

— Ничего. Я просто… Останови за поворотом.

И, когда они повернули, Макс понял, что было не так: перед ними на холме стоял особняк, который, казалось бы, не отличался от других. Такой же двухэтажный, с таким же садом, с разбитыми клумбами, но, в отличие от других, этот Макс видел. Он помнил, какими серыми были его стены, когда он бежал к нему из окопа, помнил светлый потускневший камень, обрамляющий окна и дверной проём. Помнил даже каменные ступени порога, по которым взлетел, едва чувствуя ноги.

Сейчас дом казался скорее бурым и точно не таким заброшенным. Они подъехали к нему с угла, и отсюда было видно разбитое спереди (или наоборот, сзади?) празднество. Горели фонарики и ленты гирлянд, горели окна, хотя в остальном доме царил мрак, и, когда Макс заглушил мотор, стали слышны и музыка, и удивительно громкие голоса, будто все, кто жил в этом элитном посёлке собрались на веранде. Потянуло запахом мяса на гриле.

— Твой дом? — спросил Макс, уже зная ответ.

— Родительский, — сухо поправила Лиз и отстегнула ремень.

— И зачем тебе сюда?

— Хочу кое-что проверить. Это для расследования.

— Ты уверена, что стоит? Давай я пойду с тобой?

— Нет, не нужно, — мотнула головой Лиз. — Я быстро. Я знаю, где всё находится, и буду тихой, как мышь.

— А если попадёшься? Мне твои родители, извини, конечно, тоже не особо понравились.

— Я бы была очень разочарована, если бы они тебе понравились, — ехидно улыбнулась Лиз и открыла дверь. — Но здесь нет ни зачарованных лестниц, ни запертых окон. Я сбегала из дома бесчисленное количество раз. Если что — сбегу снова.

— Тебя нет больше получаса — я иду за тобой.

Его голос звучал бескомпромиссно, и руку он протягивал лишь для того, чтобы убедиться, что его поняли. Лиз сначала недовольно поджала губы, а потом вдруг хихикнула: «Сорок минут», — лукаво заглянув Максу в глаза, пожала его ладонь и исчезла в ночи.

Если бы Лиз сказала, что ей совсем не страшно, она бы солгала. Сердце у неё колотилось в горле, и она каждую секунду корила себя за нервозность, потому что та неизбежно отражалась во всех движениях. Сначала её ботинок постоянно соскальзывал с перекладины кованого забора, вдоль которого тянулись ровностриженые кусты уже отцветающего кизильника. Из-за этого Лиз едва не напоролась на штырь, но отделалась малой кровью: порвала рукав водолазки и чуть оцарапала кожу.

Потом она оступилась на шланге разбрызгивателя для газона и, приглушённо вскрикнув, едва удержалась на ногах. Благо, её голос заглушили музыка и разговоры, но Лиз всё равно с минуту просидела, притаившись за кустами гортензии, и, лишь убедившись, что никто её не заметил, никто не идёт, осторожно выбралась из укрытия и поспешила к дому.

Окна первого этажа были приоткрыты, но Лиз подошла к деревянным балкам, увитым плющом. Немного дёрнула на себя: вдруг за два года прогнили или иссушились? Но они, казалось, были крепки достаточно, чтобы выдержать её вес.

Вскарабкавшись к окнам своей старой комнаты, Лиз усмехнулась. Давным-давно она выкрала у садовника какую-то отвёртку и расковыряла ею и гвоздём дырку в деревянной раме так, что теперь окно можно было открыть с улицы. Никто этого не замечал, а ей было на руку: повернув рычажок, собранный из того самого гвоздя и деревянной линейки, Лиз беспрепятственно нырнула в комнату.

Пахло пылью и запустением, будто никто даже дверь сюда не открывал. На кровати лежал тот же самый клетчатый плед, всё так же в углу сидели её плюшевые собаки. Даже башни из книг, казалось, были точь такими же, какие она оставила по приезде, выбирая что забрать с собой. Она тогда брала абсолютный минимум, лишь то, что уместилось в рюкзак и сумку: какую-то одежду и обувь, пару книжек и тетрадей, все накопления и множество оберегов и амулетов, которые успела сделать или купить за время учёбы.