Послышался хруст гравия - все ближе и ближе. Беверли широко раскрытыми глазами посмотрела вверх. Через лобовое стекло "форда" она видела затылок Генри... Сейчас он смотрел на Патрика, но стоило ему обернуться...

– Если ты кому-то скажешь, я расскажу, что ты гомик, а потом убью.

– Я тебя не боюсь, Генри, - Патрик захихикал.
– Но я никому не скажу, если ты дашь мне доллар.

Генри беспокойно задвигался и немного повернулся, теперь она уже могла видеть его висок. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, - обезумев, повторяла она, и ее мочевой пузырь сжимался все сильнее.

– Если ты расскажешь, - Генри говорил неторопливо и уверенно.
– Я расскажу, что ты делал с кошками и собаками. Про твой холодильник. Знаешь, ведь тебя поймают и упрячут в ха-арошенькую психушку.

Патрик молчал. Генри забарабанил пальцами по капоту "форда", в котором пряталась Беверли.

– Ты меня слышишь?

– Слышу, - на этот раз голос Патрика казался раздосадованным и немного испуганным. Он завопил:

– Тебе это понравилось! Он стоял! Никогда не видел, чтобы еще у кого-то он так сильно стоял!

– Да, ты, наверное, их видел много, не сомневаюсь, ты, маленький гомик! Не забывай, что я тебе говорил насчет твоего холодильника. Твоего! Если попадешься мне на глаза, я оторву тебе башку!

Патрик молчал.

Генри начал удаляться. Беверли увидела, как он проходил мимо противоположного борта "форда". Стоило ему повернуть голову влево и... Но он не повернул ее. Минуту спустя она услышала, как он поднимается в том же направлении, в котором ушли Виктор с Белчем.

Теперь оставался один Патрик.

Беверли подождала, но ничего не услышала. Прошло уже пять минут. Желание помочиться стало невыносимым. Она еще могла бы вытерпеть две или три минуты, но не больше. Больше всего ее беспокоило то, что она не знала, где Патрик.

Выглянув через лобовое стекло, она увидела, что он все еще сидит на том же месте, рядом с забытой Генри зажигалкой. Патрик сложил свои учебники обратно в холщовую сумку, но его штаны вместе с трусами болтались на ногах. Он играл зажигалкой. Он поворачивал колесико, вспыхивало пламя, почти невидимое при дневном свете, он защелкивал крышку зажигалки и начинал все сначала. У Патрика был совершенно завороженный вид. С угла его рта по подбородку сбегала узенькая струйка крови и разбитая губа начинала набухать. Он, казалось, ничего не замечал, и на долю мгновения Беверли стало так противно, что ее чуть не стошнило. Патрик-то был чокнутый, дело понятное, но никогда в жизни ей еще не было так противно находиться рядом с другим человеком.

Она осторожно протиснулась под рулевым колесом "форда", вылезла из этой развалюхи и на корточках перебралась за нее. Вскочив, Бев побежала в том направлении, откуда перед этим пришла. Оказавшись в сосновой рощице за автомобилями, она обернулась. Сзади не было никого, только на корпусах машин поблескивало солнце. Бев почувствовала несказанное облегчение. Оставалось только одно неудобство - переполненный мочевой пузырь.

Натягивая шорты, Бев услышала шаги. Сквозь ветки были видны голубые джинсы и выцветшая клетчатая рубашка Патрика. Она снова присела, ожидая, что он пойдет к Канзас-стрит. Укрытие было надежным, желания - выполнены, а Патрик погружен в свои сумасшедшие мысли. Когда Патрик пройдет, она побежит назад в штаб.

Но Патрик не прошел мимо, а остановился прямо напротив нее и уставился на ржавый холодильник "Амана".

Просвет в кустах позволял Беверли наблюдать за Патриком, не рискуя быть замеченной. В ней снова стало просыпаться любопытство, и теперь она могла бы в случае чего убежать от Патрика, который, хотя и был не таким толстым, как Бен, все же бегал не очень быстро. Бев вытащила из кармана рогатку и несколько стальных дробинок. Один меткий выстрел по колену заставил бы его отказаться от преследования.

Теперь она вспомнила этот холодильник - единственный, с которого Мэнди Фазио не сорвал клещами замок и не снял дверь.

Патрик начал что-то бубнить и раскачиваться из стороны в сторону перед старым ржавым холодильником. Бев стало не по себе: Хокстеттер был похож на человека, пытающегося вызвать из склепа дух мертвеца, как в фильмах ужасов.

Что он затевает?

Если бы она знала, что произойдет после того, как Патрик закончит свой странный ритуал и откроет дверь холодильника, она бы не задумываясь бросилась бежать как можно дальше.

5

Никто, включая Майка, не подозревал, до какой степени свихнулся Хокстеттер. Сыну торговца краской был двенадцать лет. Его мать, очень религиозная католичка, умерла от рака молочной железы в 1962-м, через четыре года после того, как ее сыном поживились силы зла, обосновавшиеся в Дерри и под ним. Хотя его "Ай-кью", показатель умственного развития, был не намного ниже, чем у остальных, Патрик уже дважды оставался на второй год - в первом и третьем классе. Теперь он ходил в летнюю школу, чтобы не остаться еще и в пятом. Учителя находили его неспособным (некоторые из них написали об этом в его регистрационной карточке на шести строчках, которые обычно всегда оставались пустыми, и были озаглавлены "Замечания учителя") и довольно неприятным (об этом не написал никто: слишком уж неясными были их чувства по отношению к этом ученику; едва ли их можно было описать и на шестидесяти строчках, не говоря уж о шести). Родись Патрик десятью годами позже, куратор направил бы его к детскому психиатру, и тот, возможно, обнаружил бы зловещие глубины за этим бледным мучнистым лицом (правда, может быть, ему бы это и не удалось: на самом деле Патрик был гораздо умнее, чем можно было судить по результатам тестов "Ай-кью").