Боже! Как же я хочу сорвать с него чертову маску отчужденности.

— В последнее время все как раз таки вертится вокруг меня, тебе так не кажется?

Жар охватывает первую ступеньку моего терпения. Но я должна быть благодарна тому, что он стоит на приличном расстоянии, позволяя мне дышать еще чем-то, помимо него.

— Нет.

Пренебрегая своими эмоциями, я выпаливаю на одном дыхании:

— Это не ответ!

Он поднимает бровь, еще больше нервируя меня пристальным взглядом.

— Я оправдаю твое истеричное поведение последствиями аварии.

Я едва ли не рычу, взбешённая… чем? Да всем! В первую очередь тем, что он стоит здесь, в этом своем великолепном костюме, с запахом из прошлого и волосами, которые я все еще хочу пропустить сквозь свои пальцы. Но среди всего этого на мужской шее, словно древний талисман, висит его презрение ко мне. И я необдуманно пытаюсь сорвать его, когда шагаю вперед и бросаю небрежным тоном:

— Зачем ты вернулся?

— Тебе не стоило отказываться от госпитализации.

— А тебе возвращаться в мою жизнь.

Уперев руки в бока, я останавливаюсь в метре от самого Сатаны, выдерживая на себе его взгляд и провокационную ухмылку.

— Что мне сделать, чтобы ты оставил меня в покое? Думаешь, мне было легко?

Черты его лица ожесточаются, а в глазах собираются мрачные тени.

— Я ничего не думаю. И не живу прошлым. И уж тем более не преследую тебя, как ты успела вообразить в своих девичьих мечтах, Чудакова. Тебе напомнить, кто протаранил мою машину и почему я был вынужден оказать тебе помощь? Меня бы не было здесь, если бы не твой упоротый дружок.

— Он не упоротый!

— Ты хоть отдаешь себе отчет, что встречаешься с гребаным наркоманом? Что, блядь, в твоей голове?

— Ты не можешь знать наверняка. Нельзя так голословно обвинять человека в подобном!

— Я смотрел в глаза этому ушлепку, этого мне достаточно.

Я закусываю губу, чувствуя себя загнанной в тупик.

А потом резко разворачиваюсь и шагаю к чайнику, чтобы выключить его, затем поднимаюсь на носочки и тянусь за чаем, как вдруг все перед глазами начинает плыть… Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь, но чувствую, как темнота сгущается, тело тяжелеет и меня тянет назад.

Я уже готова к неизбежному удару, только вместо этого мое тело становится невесомым, и мне требуется мгновение, чтобы понять: боль, которую я ожидала почувствовать, разительно отличается от того, что я ощущаю сейчас, когда моя спина соприкасается с чем-то теплым и твердым. А затем происходит то, что напрочь сбивает мое дыхание. Проклятый древесный аромат вновь окутывает мои легкие, а горячая ладонь, оказавшаяся под рубашкой, царапает мой подрагивающий от частых вздохов живот. С трудом я улавливаю утробный звук, вибрирующий по моей коже, а затем меня буквально придавливают к мужской груди. Так крепко, что кажется, еще секунда — и он сломает мне ребра.

Зажмуриваюсь и пытаюсь абстрагироваться от ощущений, расползающихся по коже колючими волнами. Я тяжело дышу. Он тоже. Чувствую, как порывы его дыхания врезаются в мой затылок, а сердце, долбящееся в мужской груди, грозит оставить синяки на моей спине.

Как и его ладонь выжигает свой след на моем животе.

Я серьезно: если он сейчас не отпустит меня, моя кожа задымится.

— Какое из слов в фразе «иди в кровать» тебе непонятно? — Его голос понижается до грохота.

Мои губы дрожат, и ответить не получается.

— И больше не смей поднимать тему, которая сгнила в прошлом. Уяснила?!

С этими словами Айдаров усаживает меня на одну из столешниц, переводит дыхание и, небрежно закатав рукава рубашки, принимается заваривать чай...

М-да, кажется, у меня начинаются галлюцинации.

***

Внезапно громкий звук разбивает тишину, а прозвучавшие следом маты окончательно вырывают меня из сна. С третьей попытки я распахиваю глаза и пытаюсь найти источник, который и стал причиной моего пробуждения.

Только для начала мне требуется пара секунд, чтобы принять один факт: я, укутанная в плед, лежу на диване в гостиной. Хочется задаться вопросом: «Какого черта?». А потом я с ужасом вспоминаю, как это случилось.

Однако я не уверена, что именно приводит меня в смятение: то, что я провела со своим боссом рекордное время наедине, или то, что не помню, как уснула рядом с ним. А может, мысль, что меня укутал пледом, предварительно напоив чаем, сам Сатана.

Хмурюсь, зависая еще на минуту в каком-то странном чувстве, а затем растерянно присаживаюсь и снова пытаюсь восстановить хронологию вчерашних событий, правда, этим лишь пробуждаю головную боль. Но все же вспоминаю. Кусками. Которые мне тут же хочется вырвать из своей памяти.