Парторг отодвинул от стола длинную лавочку и, перешагнув через нее, оперся о стол правой рукой. Он подождал, пока усядутся Тариел Карда, Важа Джапаридзе и Шота Имнадзе и, откашлявшись, поглядел в зал.

В зале воцарилась напряженная, гнетущая тишина.

— Товарищи, вы все знаете, для чего мы собрались здесь сегодня, — хрипло начал парторг. — Произносить вступительное слово, я думаю, нет нужды. Поэтому слово предоставляется товарищу Важе Джапаридзе, начальнику строительства Ланчхутского участка.

Взведенный как курок Исидоре Сиордия подтолкнул локтем тщедушного лысого колхозника Кириле Эбралидзе, сидевшего справа от него. И Кириле, вытянув шею, послушно подал голос:

— Да и в слове Джапаридзе нужды нет, милок. Какое такое у нас тут строительство? Было, да сплыло, вы его плотненько закупорили да законсервировали. Я вот грешным делом думал, что консервируют рыбу, мясо да еще фрукты какие-нибудь завалященькие, а тут сразу целое строительство, бац, и на тебе — консервы.

Никто не поддержал шутки Кириле. Все сидели, как в рот воды набрали.

— Одним словом, милок, нам и без слов все ясненько, — Эбралидзе глухо басил своим низким, хрипловатым голосом, так не вязавшимся с его тщедушной фигурой. — Лучше безо всяких там затей сказать нам: собирайте, мол, любезные, манатки и катитесь-ка отсюда на все четыре стороны.

Сиордия с удовольствием сощурил и без того узенькие, как прорезь копилки, глазки и отодвинулся от Эбралидзе.

— Не за тем мы сюда пришли, Кириле, потерпи маленько, дай человеку слово сказать, — спокойно отозвался парторг.

На сей раз Сиордия подтолкнул сидевшего от него слева Тенгиза Керкадзе, молоденького парнишку с темным пушком на верхней губе. Видно, Исидоре как следует настропалил парнишку, но тот молчал как рыба: сидел себе и давился дымком цигарки, зажатой в кулаке. Исидоре толкнул парнишку посильней, и тот, подскочив с места, выкрикнул срывающимся голоском:

— Вы, верно, с гостинцами к нам пожаловали. Так раздавайте их, чего уж там!

— Мы пожаловали с тем, чтобы перевести вас на другой участок, — чеканя каждое слово, сказал Важа, глядя Керкадзе прямо в глаза.

Ничего больше Эбралидзе не требовалось:

— Спасибочки вам, милок, зря беспокоились. Так вот гуртом и погоните нас на другой участок, а там еще куда-нибудь, так, что ли? Только не стоит трудов. Не на дурачков напали. Мы и сами с усами.

— Товарищи! — В голосе парторга послышалось раздражение. Он даже не посмотрел в сторону Эбралидзе. — Слово имеет Важа Джапаридзе.

— Не желаем!

— Нечего лясы точить!

— Нашли дураков!

— Сыты по горло!

— В другой луже половите рыбку!

Сиордия едва скрывал восторг. Голоса раздавались из его окружения.

Важа Джапаридзе совершенно не волновался и даже сам дивился своему спокойствию. Зато Серова волновалась страшно. Бледная и напряженная, глядела она из зала на Важу.

— Успокойтесь, товарищи! — Джапаридзе встал и обратился к рабочим, сидевшим возле Сиордия: — Я постараюсь подробно изложить вам суть дела.

Вовсю заработали локти Исидоре. Тенгиз Керкадзе сплюнул цигарку и крикнул:

— Всего уже наслышались, довольно!

— А ты, Керкадзе, перестань с чужого голоса петь, — сказал Важа и взглянул на Сиордия. — Пересядь оттуда и брось дымить.

— С чьего же это он голоса поет?! — не сдержался Сиордия.

— То-то и оно, что с твоего, — резко отрубил Важа. — Да и Кириле твой подголосок.

Все как по команде повернулись в сторону Сиордия, Тенгиза и Эбралидзе.

Тариел Карда внимательно приглядывался к собравшимся. Он ожидал искренних, открытых выступлений и заранее приготовился спорить с ними. Джапаридзе должен был разъяснить необходимость выполнения решения «Главводхоза» и убедить всех в его пользе для общего дела. Однако пока что открытое недовольство выражали лишь люди, настроенные Исидоре.

— Продолжай, Важа, — ободрил он Джапаридзе.

И Важа по-дружески, безо всякой официальщины, так, как он обычно разговаривал с рабочими, десятниками, прорабами, техниками, гидрологами, драгерами — со всеми, с кем ему приходилось работать, сказал:

— Товарищи, вам хорошо известно, что я и Васо Брегвадзе были против консервации строительства на нашем участке. Были против потому, что нам, так же как и вам, было тяжело отказаться от дела, которому мы отдали не один год.

— А для нас и сейчас тяжело отказаться от него. И мы против, — встал Эбралидзе. — А вы пошли на попятный. С чего бы это вдруг?