Дядю в данном случае понять куда проще. Все девять великих чудес нужны людям, без них будет очень плохо. Представить себе, что не знаешь, который час, не знаешь, где юг, а где север, и источника воды отыскать не можешь; ой, а если люди заговорят на разных языках, как до чуда святой Этель Эллонской?.. а потом начнут болеть тремя смертными хворями?.. Карета подпрыгнула на какой-то кочке, отогнав кошмарное зрелище; Саннио отдернул занавеску и взглянул в окно. Так и есть, съехали с тракта, значит, до обители осталось не более получаса. Герцог Скоринг, отказавшийся выполнять приказ короля и убивать трех северян, почему-то готов это сделать. Как там сказал Альдинг? «Мне хотелось бы знать о причинах, которые заставляют его желать низвержения богов, зная о цене, ибо мне представляется, что он не из тех, кто будет платить ее в угоду своей прихоти или тщеславию…»

Альдинг — умница; вот только пока его не припрешь к стенке, потребовав ответа на вопрос, он так и будет сидеть, прикусив язык. Будто именно его воспитывали в школе мэтра Тейна; мэтр годился бы таким учеником, он был бы назван лучшим по праву, а не сиюминутного одобрения ради, как год назад пошутили над Саннио. Герцог Скоринг знает, зачем — но где тот герцог, ищи ветра в поле. Герцог Гоэллон знает, зачем — но его, кажется, можно пытать, а он не скажет. Ни Саннио не скажет, ни Фиору, ни Реми, с которым публично рассорился самым глупым образом. Не лучше, чем племянник с Сореном, но тогда нашелся Андреас, а тут кто бы нашелся… Ну и что с обоими ретивыми молчунами делать? И — кому делать? Карета остановилась, гвардеец распахнул дверь — пожалуйте выходить, думать после будете. Тройной придворный поклон, почтительно склоненная голова. Саннио, повторяя движения дяди и Фиора, второй раз в жизни смотрел на принца… теперь уже короля Элграса. Тот ничуть не изменился. Все тот же большеглазый мальчишка с выражением лица задорного уличного драчуна, все та же серая ряса послушника, а венец… венец под копной светло-золотых — изрядно растрепанных, надо сказать — волос почти и не виден. Надежда и опора Собраны при виде гостей слезла со спинки скамейки, провела руками по волосам, — лучше не стало, — потом равнодушно приняла поклоны и сама шагнула вперед. К герцогу Алларэ.

— Ты такой церемонный нынче, братец, — ехидно заявил четырнадцатилетний король. — Прямо не обнимешь. Запретить, что ли, эти воротники? Воротники запретить, поклоны отменить…

— И ввести в придворный церемониал что-нибудь навроде обмена тычками в бок? — улыбнулся Фиор. — Вы войдете в историю как король-драчун.

— Не худшая слава, — хихикнул Элграс, потом перевел глаза на Саннио.

— Вас я помню, вы приезжали вместе с братом.

— Вы правы, ваше величество, — коротко поклонился младший Гоэллон; король громко хмыкнул и протянул руку. Пожатие оказалось долгим и крепким; мелких вредностей Саннио знал ничуть не меньше, чем король — выучили старшие ребята в секретарской школе, а потому Элграс получил немало удовольствия и одобрительно кивнул под конец. Что ж, желание короля — закон для добрых подданных.

Потом юный король перевел взгляд на герцога Гоэллона, стоявшего неподвижно, и чуть раскосые рысьи глаза потемнели.

— Вы дурно выглядите, господин герцог. Угрызения совести замучили?

— Простите, ваше величество?.. — еще один растерянный образовался; дяде подобное состояние шло не больше, чем Реми.

Король внимательно оглядел крытый внутренний двор обители. Монахи отправились к архиепископу подтверждать, что все условия соблюдены, гвардейцы большей частью остались снаружи, а трое, которых пропустили в обитель, держались поодаль, у стены внутреннего двора. Убедившись, что посторонние услышать его не могут — разумная предусмотрительность, подметил Саннио, — он отступил на полшага и пристально уставился на герцога Гоэллона.

— Я внимательно выслушал рассказ Араона. У меня есть и к вам, и к господину Алларэ много неприятных вопросов. Надеюсь, вы понимаете, почему я хочу видеть регентом моего брата. — Оказывается, мальчишка-король умел говорить по-взрослому, тяжело и прямо.

— Благодарю, ваше величество, — глубоко поклонился дядя. — Если я не нужен вам в качестве регента, вы не станете удерживать меня в столице? Я хотел просить у вас позволения покинуть двор на пару девятин…

— Я даю вам свое позволение, — кивнул Элграс. — Не пора ли ехать?

— Пора, ваше величество, — ответил Фиор. — Прошу вас проследовать в карету.

— Я поеду вместе с братом. «И куда же вы собрались, дражайший дядя?!» — едва не завопил Саннио.

Господина и герцога очень, очень хотелось огреть чем-нибудь тяжелым, хоть шпагой в ножнах. По голове и сзади. Вопреки обычаю и чести, зато на пользу дела. Судя по короткому взгляду, который бросил на герцога Гоэллона Фиор, такое желание посетило не только наследника.

— С дороги, сударь!

— Что вы себе позволяете?! Два болвана-мерца, кажется, хотели неприятностей. Хотели сильно и со всем пылом, на который способны двадцатилетние дураки, скучающие в отцовских владениях, не знающие, к чему себя приложить. Эмиль вздохнул. Тратить время на бессмысленных юнцов — еще чего не хватало! Но парочка не собиралась уступать дорогу, надежно загородив путь к конюшне. Алларец без особого интереса оглядел обоих. Первый — высокий, слишком уж нескладный. Велика фигура, да дура. Белый кружевной воротник размером с добрый поднос торчит вокруг шеи, черный кафтан с красной оторочкой явно сшит в столице. Щекастый мальчик недавно вернулся из Собры. Наверняка провел там весну — и ровным счетом ничего не понял. Второй — до плеча первому, одет куда скромнее, но ладный и подтянутый. Светлокожий, в черной рубахе с распахнутым воротом, на шее поблескивает серебряная цепь. Еще беднее своего мордатого приятеля, но щеголеват, умеет себя выгодно подать. Интересно, кто же здесь заводила? Такие вот аккуратные мальчики иногда бывают куда более честолюбивы и опасны, чем их друзья-верзилы…

— Извинитесь, господин! Пустая стычка, никому не нужная — разве что кому-то из двоих скучающих отпрысков небогатых мерских семей, жаждущих славы и подвигов, но почему-то не отправившихся в святой поход. Отцы запретили? Денег на сбор отряда не хватило? Разочарованная молодежь, ищущая способа почувствовать себя чем-то значительным, важным и не менее достойным, чем ровесники, отправившиеся искоренять ересь. Вот она, новая погибель Собраны. Обратная сторона медали с надписью «За победу над еретиками!»