Вставка от рассказчика недвусмысленно указывает на роль нацистской пропаганды, которая несет ответственность за деградацию молодых людей. Дальше – больше: конфликт заостряется, драматизм нарастает, теперь это уже настоящее противостояние между опустившимся до скотского состояния солдафоном и сострадательным офицером. Офицер как антагонист распустившегося унтер-офицера умышленно выводится на сцену, его решительное вмешательство и дальнейший диалог лишний раз подчеркивают важность этой сцены. В порыве предотвратить самое худшее офицер даже берется за пистолет. Когда евреи благодарят его за спасение, реакция офицера гораздо более дружелюбная, чем в “Прорыве”, в ней слышна чуть ли не забота: “Скорее, скорее! Уходите отсюда”. В таком изложении эпизод воспринимается как исключительный случай, приведший к стычке между безукоризненным офицером вермахта и кровожадным солдатом. Последующие размышления Лакоша только усиливают это впечатление уникальности и демонстрируют манипуляцию читательскими симпатиями.

Этот эпизод – лишь один из примеров того, как дискурс 1950-х годов проникает в новую версию романа. Но еще выразительнее проступает в “Армии, которую предали” экзистенциальное одиночество индивидуума. Решающие моменты, когда человек оказывается перед выбором, получают экзистенциалистское толкование. В соответствии с концепцией “великой истории”, широко распространенной в 1950-е годы, поколение фронтовиков воспринимается как жертва тирании и войны [329] . Этот образ, получивший сначала воплощение в публицистике, а позже – в романах и повестях, культивируется и в “Армии, которую предали”, где солдат изображается жертвой диктатуры [330] .

Итак, лунёвская рукопись коренным образом отличается от второго варианта романа. Последний создавался после возвращения Герлаха в Германию между 1950-м и 1956-м годами, и интонация рассказчика вобрала в себя всю палитру послевоенного дискурса. Роман, увидевший свет в 1957 году, претендует на роль документального свидетельства, где каждая сцена подвержена сравнительному анализу и оценке, – отсюда примечательная пространность языка, более продуманного и сглаженного, рассказчик берет на себя роль посредника, который пытается донести до читателя характерный для 1950-х годов нарратив солдата-жертвы.

В оригинальной рукописи задача рассказчика совсем другого рода: заостряемых им проблем на порядок меньше и, соответственно, меньше комментариев. Благодаря “жесткому стилю” в “Прорыве” удается создать калейдоскоп гораздо более аутентичных портретов: не только солдат – участников военной кампании, но и просто человека, зажатого в Сталинградском котле иллюзий, надежд и нечеловеческих страданий. Взгляд рассказчика – это взгляд гуманиста, неприкрашенный и проницательный, без оглядки на конъюнктуру. От него ничто не ускользает: от грязной одежды солдат до жадности, с которой люди хотят дорваться до мясных консервов, сигарет, дров и искусственных рождественских елок, и в то же время – одиночество, беспомощность, отчаяние и жалкое прозябание в обледенелых блиндажах. Не знающее компромиссов повествование, при котором соблюдена моральная и нарративная дистанция по отношению к политико-идеологическим коллизиям, вызывает эмпатию – но не к немецкому солдату-завоевателю, а к человеку со всеми его сильными сторонами и слабостями. Отсюда та значимость, которая придается в “Прорыве” теме товарищества, куда большая, чем в реконструированной версии. Очевидное сопереживание “человеку на войне” – следствие непосредственных впечатлений и травмирующего опыта бывшего офицера вермахта, очевидца сталинградских событий Генриха Герлаха, который в лагере для военнопленных самозабвенно записывает пережитое в надежде освободиться от тяжкого груза.

Найденный в феврале 2012 года в Российском государственном военном архиве первоначальный вариант романа, который Генрих Герлах написал во время пребывания в советском плену, подвергся сперва сложному и кропотливому процессу обработки: каждая из 614 сфотографированных страниц была расшифрована и перепечатана Хайке Мюллер-Мориц. В течение последующих лет до июня 2015 года я не раз посещал РГВА, чтобы снять вопросы, возникшие при расшифровке. Процесс подготовки книги к печати усложняло и еще одно обстоятельство: редактируя рукопись, автор вносил в нее большое количество поправок, иногда совершенно нечитабельных, в других местах были вычеркнуты целые пассажи и заклеены вставками, напечатанными на пишущей машинке или рукописными. Для предлагаемого издания взят окончательный вариант рукописи с соответствующими изменениями автора. По умолчанию были исправлены только очевидные орфографические ошибки. В процессе верстки мы старались сохранить особенности оригинала – авторское деление на абзацы, выделение разрядкой и курсивом. Воспроизводить оригинальную разбивку на страницы или отмечать ее в тексте мы не стали из соображений читабельности.

Факсимиле документов, касающихся личности Генриха Герлаха, а также рукописи “Прорыв под Сталинградом”, сделаны в Российском государственном военном архиве в период с февраля 2012-го по июль 2015 года.

Издание оригинальной рукописи Генриха Герлаха никогда не состоялось бы без поддержки и участия целого созвездия замечательных людей. В первую очередь мне хотелось бы поблагодарить Хайке Мюллер-Мориц (Гиссенский университет) за кропотливую работу по расшифровке рукописи, а также доктора Нормана Эхтлера (Гиссенский университет), который отважился пуститься вместе со мной по следам Герлаха в Москву – он был рядом в тот знаменательный день в архиве и, когда глазам нашим предстала рукопись, вместе со мной испытал радость первооткрывателя. Отдельное спасибо Рене Штрину за содействие и поддержку на самых разных стадиях работы и Маркусу Франку из юридической фирмы Gentz & Partner (Берлин) за прояснение всех правовых вопросов. Осуществление проекта в задуманном масштабе было бы невозможно без энергичного участия Александра Забелина (Москва) и Владимира Коротаева (РГВА, Москва).

За помощь словом и делом во время работы над Приложением благодарю доктора Гундулу Энгельхард. А так же профессора доктора Манфреда Гёртемакера (Потсдамский университет), установившего первый контакт с Москвой, и профессора доктора Ханса Марковича (Университет Билефельда), специалиста по вопросам памяти и гипноза.

Выражаю глубокую признательность семье Герлахов: Юлии Герлах за воодушевленность, с которой она тут же восприняла идею проекта, и за первую плодотворную беседу; Доротее Вагнер, дочери Герлаха, за обстоятельный рассказ о том, в каких условиях писался роман, а также Гизеле и Петеру Герлахам.

Непременным долгом я считаю поблагодарить сотрудников всех архивов, в которых мне довелось работать: Российского государственного военного архива (Москва), Архивного фонда партий и массовых организаций ГДР в Федеральном архиве (Берлин), Федерального архива – Отделения военного архива (Фрайбург), Архива Академии искусств (Берлин), Нижнесаксонского земельного архива (Штаде), Архива Ассоциации врачей больничных касс (Мюнхен), Федерального ведомства по изучению архивов Министерства государственной безопасности ГДР (“Штази”), Мюнхенского суда, Государственного архива земли Нижняя Саксония, а также архива Земельного суда г. Ольденбурга.