– Да, я в курсе, что он должен был явиться, Тимур Давидович говорил, – Ян хмурится, и кивает на кабинет – святая святых, куда мне обычно не было ходу. – Ругаются?

– Разговаривают. О чем-то. Так странно, отец и сын, и так ненавидят друг друга…

Как же так?

Какая разница, что Ратмир от любовницы, а не от законной жены родился? Сын ведь, родная кровь. Продолжение Тимура.

– Не вмешивайся в их дела, Вика, – переходит Ян на «ты». – У них своя история. Слишком Ратмир на Тимура Давидовича похож, вот и бесятся оба. Да еще и Давид Расулович внуку благоволит, а сыну нет. Твой муж ведь в юности тоже боксом занимался, отец его сам тренировал, да не вышло. Сила есть, а пользоваться ею не научился, а Ратмир научился.

Бокс?

Я и не знала, что Тимур спортом увлекался. Он ведь даже машину поближе к дому ставит, ленится двадцать шагов сделать. И в фитнес клуб не ходит, хотя я предлагала заняться спортом вместе.

Чтобы сблизиться, как и должно нормальной паре.

– А Ратмир боксер? Потому он такой разукрашенный? – спрашиваю, вспоминая кровоподтеки, покрывающие его торс.

И краснею. Вспоминая остальное.

– Не слышала? – Ян достает смартфон, и быстро набирает что-то на экране, а затем поворачивает ко мне гаджет. – Можешь прочитать.

Пробегаю глазами последний новостной пост, и ахаю:

– Чемпионский титул?

– Да, скоро бой с американцем, – Ян морщится. Либо бокс не любит, либо самого Ратмира. Ну не американского же спортсмена.

Глупый вид спорта. Опасный. Жизнь итак сложная, а бойцы эти сами себя калечить позволяют с превеликой радостью.

Зачем?!

– То есть, Тимур не любит сына из-за бокса? – хмыкаю, отбросив мысли о сомнительности этого вида спорта. – Какая-то странная причина.

– А какая есть. Тут и обида на сам факт его рождения на свет, и то, что в боксе у Ратмира получается, – перечисляет Ян, – и их схожесть характерами, а характер мужа ты знаешь. Так Ратмир не лучше. Прибавь к этому то, что Ратмира принял Давид Расулович, который сделал это в пику сыну, и получишь общую картину.

Картину нелюбви.

Нарисовать бы ее, добавить красок, бликов, осветить неоном. Может, получится?

– Я пойду, не буду отвлекать, – благодарно киваю Яну, который единственный в этом доме меня поддерживает.

Как брат, которого у меня никогда не было и не будет.

Пожалуй, я заслуживаю знать, о чем разговаривают Тимур с Ратмиром. А значит, придется подслушать.

Одним грехом больше – такая малость к уже имеющимся.

Странно смотреть на себя самого через четверть века, и знать, что постаревшее отражение тебя ненавидит.

Думал, отболело уже.

Думал, что отца ненавижу только из-за того, как он с мамой поступил, но… нет.

Сколько раз я слышал от него, что законный сын не сделал бы того, не совершил бы этого, был бы уважительным, успешным и лучше меня.

Порченая кровь.

– Дед попросил, чтобы именно я сообщил тебе новость, – говорю с наслаждением, предвкушая тот момент, когда отца перекосит.

Дед потому и затеял это – любит сына по носу щелкать. А на старости лет тем более, когда характер окончательно испортился.

– Ты больше не единственный его наследник, – после небольшой паузы сообщаю ему. – Теткам по пять процентов, тебе сорок процентов, и мне. Тоже сорок процентов всего имущества.

И согласился я на предложение деда только ради наслаждения наблюдать за тем, как отец краснеет в приступе гнева, и…

– Проходимец, – отшвыривает он тарелку с пастой, которая разлетается по гостиной, – щенок, я так и знал! Облапошил старика, и радуешься?

Ваза с цветами летит на стоящий у окна мольберт, безнадежно уродуя незавершенный рисунок. О, а сейчас, кажется, и мне прилетит?

– Не стоит, – встаю навстречу идущему на меня отцу, сжимающему кулаки. – Ты ведь понимаешь, что я тебя одним ударом уложу?

Не понимает.

Замахивается, и я ускользаю от его руки, не желая мараться об него. Хотя сколько раз мечтал о том дне, когда смогу наказать отца. Теперь возможностей хоть отбавляй.

– Отец из ума выжил. Маразматик старый, позволил обдурить себя несчастному сиротке, – выплевывает отец, кружа вокруг меня, как стареющий ястреб. – Ты ничего не получишь! Ни единого гроша!

– Дед пока жив, и умирать не собирается. А потом… потом я получу сорок процентов всего, – отвечаю, и добавляю с усмешкой: – А затем отдам все это маме. Она заслужила и побольше за все эти годы с тобой.

И отец бросается на меня, хотя я уж было решил, что он приходит в себя.

Но нет, всем телом кидается, хочет массой своей задавить, и я отшвыриваю его от себя. В тот самый мольберт с искореженным, мокрым рисунком.

– Что… что вы творите? – на шум выбегает Вика, ступая неслышно, словно невесомая. – Тимур, о Боже! – подбегает она к отцу, и поднять пытается.