Соло для Скрипки

Дорога до дома не занимает много времени. Подхожу к остановке, давно изучила распорядок транспорта, и через минут пять желтый автобус со скрипом раскрывает передо мной дверцы, и я взбираюсь на неудобную, грязную ступеньку, прохожу в самый конец полупустого транспорта, располагаюсь у окна.

Наблюдаю за улицами родного городка, за природой и деревьями, готовящимися зацвести, покрыться зеленью и привнести в наш холодный край тепло, в котором я так нуждаюсь.

Сжимаю холодными пальцами коробку и улыбаюсь. Внутри играет мелодия, она заворачивается вихрем и уносит все тревоги.

Неуклюже выхожу на ближайшей к дому остановке и прохожусь немного пешком, вдыхаю чистый холодный воздух родного края.

Все говорят, что у нас в Сибири воздух сладкий, не такой, как в больших городах, где все загазованно, но мне сравнивать не с чем.

Разве что с хрустальным ветром Алтая… Вот там и вправду дышишь и ощущаешь сладость…

Мы еще в школе ездили с ребятами в лагерь, и это лето я запомнила как одно из самых счастливых в моей жизни.

Там, на склоне горы, Пашка, нарвав ромашек, посмотрел мне в глаза с высоты своего роста и, покраснев, сказал:

– Кать, ты самая красивая девчонка, которую я когда-либо видел…

Мой звонкий смех разлетелся колокольчиком по округе.

– Николаев, прекрати!

– Я правду говорю, не могу в толк взять, почему ты не хочешь видеть, как пацаны за тобой шеи сворачивают?!

Хохочу еще громче и отвечаю:

– А ты?! Ты тоже?!

– Мне давно крышу снесло, Морковка с длинной косой, только я тебе друг… не более…

Воспоминания наводят грусть и тоску. Павел теперь в Москве, а я здесь. И жизнь моя совсем не та, о которой я мечтала.

Обхожу грязную рытвину, которую лет сто местное ЖКХ обещает починить, и подхожу к скромной коробке-хрущовке, где на последнем пятом этаже расположена наша двушка.

Бросаю взгляд на скамейку у подъезда, все еще пустующую, улыбаюсь, вспоминая, что совсем скоро местные бабульки-кгбшницы займут свои посты наблюдения за порядком по периметру, так сказать.

Преодолеваю лестничный пролет, и отложив коробку на бело-коричневую отбитую плитку, принимаюсь копаться в своей сумке в поисках брелока. На удивление быстро справившись с задачей, я поворачиваю ключ в замке, отталкиваю темную дверь, изнутри обитую потрескавшейся темно-коричневой кожей.

Нащупываю у входа выключатель. Крохотный плафон на потолке загорается теплым желтым светом.

Пустая квартира встречает меня родным запахом.

Затаскиваю коробку и захлопываю за собой дверь, скидываю верхнюю одежду, снимаю обувь и ныряю в свои уютные тапки. Захожу в ванную, умываюсь. Долго мою лицо холодной водой и в какой-то момент щеки начинает колоть, а взглянув в зеркало, я понимаю, что лицо у меня мокрое не только от воды, я плачу…

Вытираюсь хрустящим полосатым полотенцем, оставшимся в наследие еще с советских времен, и прохожу в гостиную, забираюсь на диван с цветастой накидкой, подбираю ноги и утыкаюсь подбородком в колени.

Рассматриваю старый сервант, на котором стоят фотографии.

На них мы с мамой улыбаемся и дурачимся, есть и голенькое фото годовалого крепыша.

Федька всегда был крупным. Так как мама у нас была миниатюрной, и я статью пошла в нее, то понимаю, что Федор унаследовал отцовскую мощь.

В доме нет ни одной фотографии моего отца, я просто знаю, что не в кого больше братишке быть таким богатырем.

Мысли об этом неприятно колют. Казалось бы, сколько таких брошенных, разведенных семей, не мы одни. Люди часто не понимают друг друга и разбегаются, но обида…

Моя обида въелась в душу и, возможно, из-за этого я так сторонюсь парней, потому что самый близкий мужчина в моей жизни, родной отец – нас предал.

Как ушел, закрыв за собой дверь, так и ни разу больше в нашей жизни не появился. На вопросы мои мать ничего толком не отвечала, не рассказывала, а потом я выросла и как-то смирилась, что нет его. Жив или мертв – я не знаю, а может, где-то и завел себе счастливую семью, воспитывает других детей, не вспоминая, что на самом севере у него остались мы…

Мама всегда была мне другом, но я так и не смогла у нее разузнать что-либо о нашем папе. Ничего. Ни одного фото. Никакой информации. Только сожженные мосты и горечь от его ухода.

Предательство больно ранило и как-то я додумала, что бросил он нас из-за чего-то конкретного… Наверное, другая увела, ведь мама после него так и не взялась строить личную жизнь, словно сломанная была.

Как-то я услышала ее разговор на кухне, где она подруге своей обмолвилась:

– Не могу, Людааа… Всех с ним, проклятым, сравниваю… и не могу! Понимаешь?! Не прощу его. Никогда не прощу и забыть нет сил… Таких мужчин не забывают…