Пробираясь в сгущающихся сумерках вниз по склону (исполинские омары еще не выползали, но их еженощное появление было не за горами), Эдди опять посмотрел на слово, написанное на двери, и каждую клеточку его тела пронизал знобящий холод. Слово было подходящее. Боже правый, такое подходящее! Он опять посмотрел туда, откуда спускался. Мгновение он не мог разглядеть Одетту, потом заметил какое-то движение. Более светлое пятнышко коричневой ладони. Одетта махала ему.

Помахав в ответ, Эдди развернул кресло, наклонил его так, что передние, более хрупкие и маленькие колеса оторвались от земли, и побежал. Он бежал на юг той же дорогой, которой они пришли. Примерно первые полчаса рядом быстро скользила его тень - пригвожденная к подметкам кроссовок невероятная тень тощего великана, вытянувшаяся на ярды и ярды к востоку. Потом солнце село, тень исчезла, а в волнах закувыркались уродливые клешнястые твари.

Минут через десять после того, как Эдди услышал первые звуки их бормотания, он поднял голову и увидел вечернюю звезду, равнодушно горевшую на густо-синем бархате небес.

Тени божественной ночи спускаются... сумерек время пришло... Спаси ее и сохрани. Ноги уже ныли, затрудненное дыхание было слишком жарким, в груди горело, в перспективе ждал третий переход, теперь уже со стрелком в качестве пассажира, но хотя Эдди догадывался, что Роланд на добрых сто фунтов тяжелее Одетты и надо бы поберечь силы, он все равно продолжал бежать. Спаси и сохрани, вот мое желание, спаси и сохрани мою любимую.

И, словно предвещая беду, где-то в страдальческих изгибах лощин взвизгнула дикая кошка... только эта кошка, судя по голосу, была большой аки лев, рыкающий в африканских джунглях.

Эдди прибавил ходу, толкая перед собой порожнее кресло, и вскоре ветер принялся омерзительно-тонко подвывать в свободно вращающихся спицах приподнятых передних колес.

Ушей стрелка коснулся тонкий заунывный вой. Звук этот приближался, и Роланд напрягся, но, расслышав тяжелое дыхание, расслабился. Эдди. Он мог сказать это даже с закрытыми глазами.

Стонущий звук мало-помалу затих, стремительные шаги замедлились, и Роланд открыл глаза. Перед ним, пыхтя и отдуваясь, стоял Эдди. По щекам юноши струился пот. Рубашка прилипла к груди одним темным пятном. Последние остатки образа "мальчика из колледжа", на котором настаивал Джек Андолини, исчезли. Волосы свисали на лоб. Штаны разъехались в шагу. Картину дополняли синевато-лиловые круги под глазами. Эдди Дийн был воплощением неряшества.

– Справился, - выговорил он.
– Я здесь.
– Молодой человек огляделся, потом опять посмотрел на стрелка, словно никак не мог поверить.
– Господи Иисусе, я в самом деле здесь.

– Ты отдал ей револьвер.

Эдди подумал, что стрелок выглядит плохо - не лучше, чем до первого, сокращенного, курса кефлекса, быть может, чуть хуже. Казалось, жар горячки так и пышет от него волнами. Эдди понимал, что должен бы жалеть Роланда, но, похоже, в эту минуту был способен испытывать только адскую злость.

– Я из кожи вон лезу, чтоб попасть сюда в рекордное время, и все, что ты можешь мне сказать, это "Ты отдал ей револьвер". Ну, спасибо, приятель. То есть особых изъявлений благодарности я и не ждал, но это уж ни в какие ворота не лезет, едрена мать.

– По-моему, я сказал единственно важную вещь.

– Ну, раз уж ты завел об этом речь - да, я отдал ей револьвер, сказал Эдди, подбоченясь и язвительно глядя на стрелка сверху вниз.
– А теперь выбирай: либо ты садишься в кресло, либо я его складываю и пробую запихнуть тебе в жопу. Чего изволите, барин?

– Ничего.
– Роланд едва заметно улыбался, словно и не хотел, но ничего не мог с собой поделать.
– Сперва ты вздремнешь, Эдди. Когда придет время смотреть, мы посмотрим, что к чему, но сейчас тебе нужно выспаться. Ты вымотан.

– Я хочу вернуться к ней.

– Я тоже. Но если ты не отдохнешь, то свалишься по дороге. Просто свалишься. Скверно для тебя, еще хуже для меня и хуже всего для нее.

Эдди секунду постоял в нерешительности.

– Ты уложился в недурное время, - признал стрелок. Он прищурился на солнце.
– Сейчас четыре, быть может, четверть пятого. Ты проспишь пять возможно, семь - часов, и будет уже совсем темно...

– Четыре. Четыре часа.

– Хорошо. Будешь спать, пока не стемнеет - я считаю, это не пустяки. Потом поешь. Потом мы тронемся в путь.

– Ты тоже поешь.

Снова - слабая улыбка.

– Попробую.
– Стрелок невозмутимо посмотрел на Эдди.
– Теперь твоя жизнь в моих руках; полагаю, ты это понимаешь.

– Да.

– Я тебя похитил.

– Да.

– Хочешь убить меня? Если так, лучше сделай это сейчас и больше не ставь никого из нас...
– Когда стрелок дышал, в груди у него негромко свистело. Эдди слышал эти хрипы, но они очень мало волновали его, - ...в затруднительное положение.

– Я не хочу убивать тебя.