Стихотворение Оля мне не переписала, потому что не смогла его сходу запомнить. Но сообщала, что там было что-то про пионеров-героев и священный долг.

С Красной площади все возвращались, высоко подняв головы, полные гордости от своей принадлежности к такой важной организации. В этот же день оба наши класса, мой и Олин, под руководством старшей пионервожатой поделились на три звена, после чего избрали звеньевых и председателя совета отряда. Оля признавалась, что ей тоже хотелось стать звеньевой, но она постеснялась выставить свою кандидатуру, а рассматривали только тех, кто сам себя предложил, а другие поддержали.

Оля сожалела, что после этого знаменательного дня их классная жизнь особо не изменилась: двоечники вскоре снова стали списывать и хватать «пары», а хулиганы – плеваться жеваными бумажками и подкладывать девочкам в портфель тараканов, которых ловили в кабинете труда.

Подружка жаловалась, что с принятием в пионеры к бесконечным школьным «олимпийским стартам» добавилась необходимость активного участия в жизни пионерской организации школы, куда входил сбор макулатуры и регулярное совершение «пионерских поступков», которые требовалось заранее планировать в «личном комплексном плане пионера».

«Пионерским поступком» считалось, к примеру, перевести старушку через дорогу. Но Оля недоумевала, как можно заранее внести его в план, а вдруг одинокая бабушка на переходе тебе так и не встретится?! Оля была очень ответственной девочкой и переживала, что пока не может понять, как заполнять пионерский личный комплексный план. А ведь это обязательно: сказали, что планы звеньевые будут проверять раз в неделю, а кто не ведет, тому выговор.

Зато тому классу, который соберет больше всего макулатуры, сокольнический райком комсомола пообещал выделить две путевки в «Артек». Оля было включилась в битву за честь попасть в лучший пионерский лагерь страны, но быстро обнаружила, что все старые журналы и газеты ее родители обменяли в специальном пункте сдачи макулатуры на подписку на новые книги, которые пока не пришли, но обязательно придут. А Олин папа сказал, что две путевки на класс – это несерьезно и несправедливо. Если какие-то два счастливчика поедут, остальным одноклассникам будет обидно. А где обида, там и зависть, а где зависть, там и бойкот с травлей. Оля подумала и решила и впрямь не участвовать в сражении за поездку в «Артек». Тем более, макулатуры в доме у них действительно не осталось, а ходить и собирать старые бумаги по улицам Оле было некогда: много времени отнимали домашние задания, а еще она ходила в два кружка. Да и путевка в пионерлагерь у нее уже была, смена начиналась 3-го июня.

На отдельных листочках Оля переписала для меня слова двух песен Аллы Пугачевой «Лето звездное, будь со мной» и «Эти летние дожди». Подружка сообщала, что уже завела новый песенник и теперь рассчитывает, что он поможет ей сразу наладить отношения с соседками по палате. На тот момент я еще никогда в жизни не была в пионерском лагере, но знала, что чем толще и красивее песенник, тем больше авторитета у пионерки. Слова популярных песен девочки переписывали в толстую тетрадь на слух – с телевизора, радио или пластинок. Песенник украшали переводными картинками, разрисовывали виньеточками и сердечками и вклеивали в него журнальные вырезки с фотографиями любимых артистов. Самыми шикарными считались песенники, где вместо советских «переводилок» и вырезок из «Экрана» и «Ровесника» красовались импортные наклейки и картинки из зарубежных журналов.

Чтобы не отставать от пионерской жизни, я тоже завела себе песенник. Сначала хотела завести и «личный комплексный план пионера», но, поразмыслив, решила, что на каникулах он мне ни к чему. Еще успею насовершать пионерских поступков, когда сама стану пионеркой.

Тексты модных в Москве песен я могла получать только от Оли, зато с оформлением тетрадки проблем у меня не было. Я вклеивала в нее обложки от студийных кассет со снимками модных ансамблей, вырезала сцены красивой жизни из дореволюционных иранских журналов, а наклейки просто подкладывала в корзинку с продуктами, когда мы покупали их в ближайшем «супере». «Дефицитные» – яркие, объемные и всякие разные наклейки – мечта каждого советского ребенка, лежали на кассе в каждом тегеранском магазинчике.

В ответ я переписывала для Оли слова модных англоязычных песен – тоже на слух, с магнитофона. Подружка очень это ценила: в Москве новинки зарубежной эстрады появлялись с большим опозданием. Когда случалась оказия что-то передать в Москву, и мы собирали посылочку для бабушки, я всегда вкладывала туда студийную кассету и наклейки для Оли. Для Тегерана это была сущая мелочь, пару сотен туманов, а для Москвы – невиданная роскошь. В этот раз я собиралась переписать для Оли слова песни «Gimme, gimme, gimme»: накануне, во время «магазиннинга» на Моссадык, мне как раз удалось выклянчить у папы новую кассету ABBA.

Жаль только, что восхищаться моим песенником было некому. Бимарестанские мальчишки были абсолютно равнодушны к песенкам и прелестным выпуклым наклейкам в виде сердечек. Их интересовали только машинки, пистолетики, самолетики, солдатики и всякие технические устройства для игр. С этим в Тегеране тоже не было никаких проблем. Игрушечные «пестики», по словам служивших в армии пап, с виду были как настоящие, а пистонами выстреливали так громко, что окружающие затыкали уши. Крохотные «амбулансы» управлялись с пульта, а сиренами мигали и выли как настоящие машины скорой помощи, проносящиеся по Каримхану.

После истории с бумажным «электроником» родители Сережки с Сашкой купили им восхитительного серебристого робота на батарейках: он ходил по полу, сверкая красными лампочками в глазах, и приговаривал скрипучим голосом: «What’s up?” («Что происходит?» – англ). Сережка заявил, что ему любопытно, как робот устроен, и разобрал его на части. А собрать назад уже не смог. Тогда мальчишки все вчетвером сконструировали из запчастей несчастного робота нечто непонятное и громоздкое и назвали это «нейтронной бомбой». Про бомбу эту мы постоянно слышали от взрослых: якобы ее изобрели капиталисты из жадности, ведь она убивает только живых существ, а все дома, заводы и фабрики оставляет нетронутыми. Поэтому название бомбы слышалось мне как «нетронная», произошедшее от «нетронутых» сооружений, которые капиталисты присвоят после того, как все люди погибнут.