Столь нетипичное и крайне редкостное для сибирских краёв имя Клара получила путём собственных усилий благодаря своей тётушке по отцовской линии лишь на девятый день после своего рождения. Кларе ещё не исполнилось и шести, когда тётушка скоропостижно скончалась, но память о ней и её вклад в своё становление племянница пронесла сквозь всю свою жизнь. Изначально родители колебались между Раисой или по предпочтению отца Маргаритой, но, в конце концов, ещё за несколько дней до рождения дочери решили назвать её в честь бабушки Зины. С самого появления на свет ребёнок так часто плакал, доходя порой до истерики, что родители, не зная, что делать, и опасаясь за нервную систему первенца, на шестой день положили дочь на обследование. Днём позднее в госпиталь наведалась тётушка Клары познакомиться с новорождённой и при первом взгляде на племянницу заявила, что дали имя другому человеку, а не малышке, которая лежала перед ней в больничной кроватке. Посмотрев в ясные, почти прозрачные глаза, в проникновенный, словно считывающий межстрочную суть вещей взор плачущего ребёнка, она назвала её Кларой, убеждая обеспокоенных родителей, которые приняли подобные речи за шутку, всерьёз отнестись к её словам и сменить девочке имя. Ребёнок постепенно стихал и успокаивался при многократном обращении к ней другим именем. На девятый день родителям пришлось уступить несмотря на то, что они предпочли бы скорее величать дочь Клавдией. Но ребёнок резво реагировал лишь на предложенное тётушкой имя. К тому же оно удачно сочеталось с унаследованным отчеством.

Так девочка пробыла Зиной лишь девять дней своей жизни, а следом на свет появилась светлоокая Клара Фёдоровна.

Небо постепенно превращалось в необъятное серое полотно, а благодатный бриз перерастал в насыщенный свистящий ветер, который с каждой минутой становился всё суровее. Лишь когда встречные порывы заметно препятствовали спокойному прогулочному шагу, Клара огляделась вокруг себя с внезапным осознанием того, что кроме идущей вперёд дороги вокруг неё существовал мир. Людей на улицах становилось всё меньше – они исчезали в переулках, кафе, машинах, зданиях. И вот кварталы опустели; был отчётливо слышен звенящий гул ветра, который, казалось, мог вот-вот сбить с ног Клару, упорно и настойчиво следовавшую своему неведомому даже ей самой направлению.

«Какое странное ощущение – под ногами будто воздух», – подумала Клара, осознавая своё инстинктивное желание взяться за какой-нибудь предмет. Непроизвольное сопротивление и ощущение поразительной лёгкости тела боролись друг с другом в неравной битве. «Ну и пусть меня унесёт», – сказала себе Клара, преодолев инстинктивный порыв сопротивления и отдавшись встречному шквальному ветру. Откуда-то слышались крики, поодаль остановилось несколько машин, чтобы узнать, не требовалась ли какая-либо помощь, но Клара уже ничего не слышала, не замечала, и лишь когда ветер подул навстречу настолько сильно, что разом прижал её к тянущейся вдоль дороги изгороди, она вынужденно остановилась и прильнула к ней спиной, взявшись двумя руками за балки. Ещё какое-то время она простояла в таком положении неподвижно и безучастно, сколько – сказать сложно, ведь с самого утра ощущение времени в ней полностью перестало существовать.

Ветер стихал, улицы вновь постепенно наполнялись людьми. Клара свернула, дошла до перекрёстка и впервые задумалась о направлении своего движения. Неожиданно её думы прервал громкий звонок телефона:

– Алло, – сказала Клара не свойственным ей тихим, неуверенным голосом.

– Ты где? – возбуждённо выпалил Альберт.

– Гуляю, – равнодушно ответила Клара.

– Гуляешь? В такую погоду? – удивлённо фыркнул Альберт, как если бы это было из ряда немыслимых ему занятий в эту минуту.

– Утром звонил твой отец. Я тебе сто раз говорила, что не хочу никаких благотворительных вечеров в честь моего юбилея, – голос Клары принял недовольно-раздражённый тон.

– Он мне уже звонил и спрашивал, что с тобой случилось и не поссорились ли мы! Я и сам не понимаю, чем ты недовольна, и к чему вообще сегодня проявлять характер?! Это отличный для тебя шанс показать себя в новой должности и обзавестись нужными знакомствами. Теперь будем работать вместе – отец всё для этого сделал! – поучительным тоном заявил Альберт.

– Альберт, я бы хотела в свой день рождения не говорить о нужных знакомствах, репутации, хороших шансах и, в принципе, о рабочих вопросах, даже если они, по-вашему, на благо моей карьере, – протестовала Клара.

– Сегодня полностью твоя вечеринка, дорогая! – заверял Альберт.

– Не думаю. Оскар Абрамович пару часов назад подтвердил, что сегодня запланировал подписывать документы для моей новой должности, позвал руководителя благотворительного фонда и всех акционеров, за исключением, разве что, Рубинштерна-младшего – не срослось у них, по-видимому, – съехидничала Клара.

– Да? Он мне не говорил! Ну, тогда будет лишний повод для тоста! А список гостей я видел, там ещё будут…

– Вы журналистов звали? – спросила Клара, заведомо зная ответ и не дав Альберту закончить фразу.

– Не знаю, этим занимался отец, – пробормотал Альберт и быстро поменял тему разговора: – Ты, вообще, где сейчас? В семнадцать ноль-ноль будь готова, я заеду за тобой. Нам надо быть на месте раньше, чтобы встречать гостей.

Он был от природы в полной мере нечувствителен ко всем видам крайних эмоциональных проявлений и не знал, как себя вести в подобных ситуациях. Однако обострённые чувства и эмоции Клары уже не могли принимать это в расчёт.

– Мы с тобой обсуждали, что я не хочу никакой прессы на своём празднике, мог бы поучаствовать и настоять! Ах, как же ты похож на своего отца…

Утренние чувства вновь вспыхнули новой искрой, и Клара уже не могла остановиться.

– Перестань говорить глупости, я знаю, что тебе понравится!

– Ты ничего обо мне не знаешь…

Клара повесила трубку. Для неё было нехарактерно так заканчивать разговор – она всегда вела себя воспитанно и сдержанно, но сегодня ни одна мысль и эмоция не была ей послушна, они захватывали и управляли ею. Альберт был завидным женихом в расцвете лет, крепкого телосложения, с великолепным образованием, высокооплачиваемой работой и обеспеченными родственниками, а их отношения за три года доказали свою стабильность и надёжность. По всем внешним факторам и критериям жаловаться было не на что. Многие женщины буквально охотились бы за столь выгодным союзом со всей его стабильностью, престижем и финансовой обеспеченностью. Но Клара была другой. Ей нужно было нести огонёк, во всём. В ней бурлила жизнь. Шаблонное существование, не знавшее даже вкраплений спонтанности, непредсказуемости и шестого чувства, когда всё знакомо, всё имеет лейбл, этикетку, где жизнь не удивляет и нет места созерцанию и чувствительности, было чуждо Кларе. Но, увы, таковы были внутренние обстоятельства отношений Клары и Альберта. Всё это время она успешно примеряла на себя весь этот миропорядок, делала вид, что всем довольна, что, как большинство людей её окружения, наслаждается таким укладом жизни и отношений, в котором варилось общество, где она задержалась последние годы. Но сегодня её внутренняя, ничем не обусловленная буря пробивала скорлупу за скорлупой того согласия и принятия мира, в котором она оказалась по своей воле вместе с его устройством и канонами, пока Клара, наконец, не поняла, что это была не её природа, не её жизненный путь. Она пробовала и старалась заставить себя жить этими ценностями и настойчиво верить в них. Верить, что то, что нравится и подходит для этого окружающего её общества, подойдёт и ей. И вот к ней пришла прозрачная ясность: она другая. Альберт перезвонил через несколько минут, но в эти мгновения Клара отчётливо осознала, что, наконец, принимает себя другой.