Молодой аристократ с ним полностью согласился.

— И вот я у тебя! — Борис радостно улыбнулся. — Проси, что хочешь, но научи меня этому этикету, ради Христа!

— Научить? Вас?!

— Считаешь, это невозможно? Брось! Даже зайца можно научить курить!

— Дурное дело — нехитрое… Впрочем… — Тут Александр задумался на мгновение, а потом улыбнулся:

— Вы говорили, что вас знает вся Москва.

— Верно! Едреныть!

— А вы многих в Москве знаете?

— Кого надо, тех знаю.

— В таком случае не сведете ли вы меня кое с кем?

Спустя пять минут они заключили устный договор на взаимовыгодных условиях.

Рабочий день у Маши начался со скандала. И это стало дурным правилом. Вернее — это стало последствием появления в ее поле зрения Боброва. Или ее в его уже неважно. Главное, что, едва они оказывались в одном помещении, в воздухе начинали сверкать молнии. И Маша, поразмыслив на эту тему, пришла к выводу, что она тут абсолютно ни при чем. Это он является в дурном настроении и принимается громогласно критиковать всех и вся. Например, сегодня. Репетиция шла своим чередом. Игнат, прослушав песню в ее исполнении, остался, кажется, доволен. Только головой покачал: мол, чего же ты вчера так не смогла. Вовик, хореограф, привел с собой четырех танцовщиков. Гордо выпятив грудь, указал на двух парней и двух девушек:

— Вот, Маш, твой кордебалет. Познакомься!

Маша им застенчиво улыбнулась. Те деловито кивнули ей, и тут же закипела работа. Где и когда будет первое выступление, никто пока не знал. Серж ведь так и не сообщил никому, поэтому старались в ощущении, что он придет и скажет: «Сегодня вечером». Группа разучивала движения. Маше движений не досталось. По замыслу Вовика она должна подпирать микрофон, но делать это как можно изящнее.

— Легкие изгибы тела, манящие взмахи рук. Сплошная, едва прикрытая платьем эротика. Ты центр. Они сами по себе. Пока так. Отлеплять тебя от микрофона пока не надо. Маша с ним с легкостью согласилась, поскольку не понимала, как, исполняя такую песню, она еще и танцевать будет. Во-первых, не вяжется это с настроением исполнительницы, во-вторых, ритм у музыки сложный, джазовый. Чисто спеть и стоя-то нелегко, а уж в движении… Собьется дыхание, и пиши пропало: восходящая звезда даст петуха. То-то смеху будет.

К трем часам в репетиционный зал вошел Бобров. Маша сразу поняла, что ничего хорошего из его визита не получится. Он хмуро оглядел каждого, задержал взгляд на певице, хмыкнул. С тихой угрозой буркнул приветствие, сел на стул, который ему любезно подставил Вовик, и махнул рукой Игнату:

— Заводи фонограмму.

Тот послушно поставил мини-диск с минусовкой, Маша подошла к микрофону с тяжелым чувством. На первых аккордах попыталась сконцентрироваться, забыть о дурном настроении начальства. Запела. Позади себя слышала шевеление кордебалета, что отвлекало. Закрыла глаза, заставила себя оторваться от земли, вспомнить ощущения от песни в студии. Когда она замолчала, Серж потер переносицу и разорвал мрачную тишину.

— Во-первых, убери это стадо, — отрывисто приказал он Вовику.

Танцоры нахмурились, но смиренно отошли в угол.

— Теперь ты, — Он поднял тяжелый взгляд на Машу, — Ты сама себя в клетку загнала и вырваться из нее не можешь. Голос уже льется, это хорошо. Вот если я глаза закрою, даже забирает немного. А как гляну на тебя — ну кукла куклой. Где свобода, где раскованность? Какие там миллионы мужиков, ты же ведешь себя как девственница в первую брачную ночь. Из тебя силой чувства вырывать, что ли? Так таких клещей еще не придумали. Глупо смотришься!

К концу этой отповеди Маша закинула голову, чтобы слезы ручьями не полились из глаз. Ей казалось, что у нее температура поднялась до критического уровня, до того ей стало жарко. До того виски ей сдавило.

— Не смей раскисать! — вдруг рявкнул Серж. — А ну, живо нюни подобрала! Здесь тебе не богадельня!

Маша вздрогнула. Слезы от испуга вмиг высохли.

— Еще раз, — приказал Серж.

Игнат опять включил минусовку. Пытка продолжалась и продолжалась. Маша изо всех сил старалась выполнить все требования продюсера. Но тот все ворчал: мол, гиблый номер. Наконец, не выдержал вокалист. Он подошел, положил ему руку на плечо:

— Она же голос сорвет.

Бобров зажмурился на мгновение. Маша сжалась, ожидая громкой ругани. Но неожиданно все обошлось. Серж вздохнул и, посмотрев на нее с сожалением, произнес:

— Не бомба. Черт!

Потом вынул из кармана несколько дисков, протянул Игнату:

— Это семь песен. Нужно же когда-нибудь начинать. Не тяните с этим. Времени нет. Со следующей недели пробуем писать в студии, — потом сурово глянул на совсем скисшего Вовика, — Натаскай своих пока на мелодии. И чтоб не топали, как слоны. Сегодня без них выступаем.

— Сегодня? — прошептала в отчаянии Маша.

— В «Кристалле». В десять в гримерке. Никите я позвоню, — бросил он и, не оглянувшись, быстро вышел.

Маша почувствовала, что силы ее покинули. Он разочаровался в ней. Он даже не хочет ее видеть. Она ему наскучила, она ему надоела, он наигрался. Все. Она не бомба. Она больше не в состоянии зажечь тот самый странный блеск в его глазах. Он не слепил из глины Галатею. Она все еще куча… глины… Она сжала рукой стойку микрофона, с отчаянием посмотрела на Игната: