— Могу я продолжить ходить в университет? — спрашиваю быстро, надеясь убедить его. — Учёба очень важна для меня и...

— Нет, — отрезает мгновенно, но вижу, что он удивлён. Снимает меня с себя и спрятав орган в штанах, направляется в ванну. — Пока долг не выплачен, ты должна в любое время дня и ночи быть готова раздвинуть передо мной ноги. Учёба будет отвлекать. Или хочешь, чтоб я пришёл и отымел тебя во время пары? На глазах однокурсников?

— Нет, не хочу, но бросить университет тоже не могу, — настаиваю на своём, пока Рагнар моет руки. — От этого зависит моё будущее.

Мой внешний вид перестаёт меня волновать. Смущает, но вопросы касательно учёбы были важнее всего.

— На данный момент твоё будущее и будущее твоей семьи зависит от меня, — раздражается мужчина и равнодушно проходит мимо. — Собираешься рискнуть ими всеми?

— Я поняла, — застряв на пороге, вынуждена сдаться. Сейчас он не станет меня слушать, поэтому придётся уступить. Но только на время. До начала следующего семестра три месяца. Я обязательно что-нибудь придумаю, но продолжу учёбу. — А вещи? Могу я хотя бы забрать их из дому?

— Не обязательно. Одежда тебе не пригодится, — накинув пиджак, уже устало отвечал он.

— Там не только одежда, но и дорогие мне вещи.

Он застывает. Долго думает о чём-то. За это время я успеваю свыкнуться с мыслью, что и с этим он не даст мне разрешения.

— Хорошо. Позавтракай и собирайся. Скажу горничной, чтобы принесла какую-нибудь одежду. Не будешь же ты голой разъезжать по городу. Но к девяти должна вернуться и встречать меня без всего. Увижу на тебе хоть один клачёк ткани… порву.

Небоскрёбы нескончаемой чередой пролетали мимо нас. Промелькали машины, люди, бутики, магазины. Они работали, смеялись, веселились. Словом продолжали жить. Нью-Йорк продолжал жить своей жизнью, не замечая печали и боли четверти своего населения. Его просто не заботила судьба людей. И уж тем более не волновала судьба одной простой девушки, попавшей в плен долга.

Что бы не случилось...

С кем бы не случилось…

Мой город будет жить дальше.

Грустно. Жестоко. Но так было всегда. И это даже вдохновляет. Стирать слёзы когда плачешь. Подниматься с колен, когда падаешь.

После ухода Рагнара, я сразу поднялась наверх. В очередной раз приняла душ и несколько раз почистила зубы, но привкус его спермы и сейчас остаётся у меня во рту.

Когда вышла из ванны, на уже убранной постели лежал новый комплект белья и белое, расклешённое платье до колен. Белое… цвет чистоты и невинности.

Когда-то я представляла себе, что надену на себя такого же цвета платье. Выйду к алтарю, где меня будет ждать мой будущий муж, мы дадим друг другу клятвы в вечной верности и свяжем навсегда свои жизни.

Я мечтала о небольшом домике, о детях играющих на лужайке с собакой и о любимом рядом, который станет моим первым и единственным мужчиной в моей жизни.

С виду простое желание. Ничего сложного в нём нет. Но со вчерашнего дня для меня оно стало невыполнимым. Я уже чётко понимала, что не смогу выйти замуж, даже когда полностью отдам долг и обрету свободу. Просто не сумею вовлечь любимого человека в ту грязь, которую покрыла себя с ног до головы.

Только закончив приводить себя в порядок я спустилась на кухню. Перед дорогой следовало позавтракать, но было уже поздно. Глория отдала всю еду охране, а после сказала, что готовить второй раз мне завтрак не станет. Своих дел полно. Хотя я вроде и не просила её.

Не знаю почему, но когда она говорила, я заметила, что девушка выглядела немного странно. Каштановые волосы выбивались из идеального пучка. Форменный наряд был сильно помят, а лицо раскраснелось, как после долгого бега.

Может по поручениям бегала?

Пропустив мимо ушей ехидство горничной, о том, что я шлюха придорожная и здесь на несколько дней. О том, что Рагнар вышвырнет меня, как только ему наскучат игры, я на скорую руку приготовила себе завтрак. Видимо ожидав от меня какой-то другой реакции, Глория лишь сильней разозлилась и бросаясь непристойными ругательствами вышла. А я смогла наконец хоть немного побыть в тишине.

Было ли мне всё равно на слова этой девушки? Совру, если отвечу — да. На самом деле мне не было всё равно. Так же, как и не были безразличны слова Рагнара, когда он называл меня "шлюхой". Однако от него это слово звучало, как то иначе. Подобное сложно объяснить. Вот вроде одно и тоже слово, но в случае с ростовщиком он словно и не обвинял меня. Не оскорблял, хотя и комплиментом назвать нельзя. Просто ставит метку, известную только ему одному.