Но его не было.

Всё вокруг полыхало: избы, частокол, ворота, даже сама земля.

Противник не просто пропитал горючим здания. Казалось, что заминирована сама почва. Город-ловушка, которая только и ждала, когда какой-нибудь придурок заведёт внутрь своё войско.

А он это и сделал.

Идиот. Не видящий ничего в упор идиот.

Гюнтер не заподозрил ничего, когда увидел пустую смотровую вышку. Он не усомнился в словах Богучарова, когда его солдаты без боя распахнули ворота.

Его охватил азарт близкой беззащитной добычи, победы, славы. Возможность реабилитироваться перед боссом и снова оказаться лучшим.

«Везувий», сообразил он. Итальянский вулкан, который сжёг целый город. Когда-то Гюнтер получил хорошее образование, и остатки его ещё сидели у байкера в памяти.

Назови они операцию «Помпея», сразу было бы всё понятно. А вот «Везувий»… Да он даже не вдумывался в название.

Кнехты горят заживо, бросая на землю оружие, пытаясь сорвать броню. У кого-то это выходит, а у большинства — нет.

Бригантина и металлические элементы практически вплавляются в плоть намертво, прожигая мышцы, выжигая нервы, испаряя кровь в сосудах.

Сгореть заживо. Какая же мучительная смерть. Пехотинцы всегда были выносливыми, и сейчас эта характеристика стала их проклятьем. Она не давала им быстро умереть.

— Гюнтер! Гюнтер, чёрт тебя дери! — будто через пелену тумана и стену грохочущего шума, к нему обращается Суровый.

Лидер всадников ошалело переводит на того мутный взгляд. И не узнаёт своего зама.

Чумазое, почти полностью чёрное лицо в саже, отсутствующие брови, похоже, сгорели в огне, и буквально полыхающая шевелюра, которой его заместитель не раз и не два хвастался, подражая каким-то хеви-метал музыкантам.

— Нужно выбираться пока не поздно! Иначе мы тут все подохнем! — орёт Суровый, что есть сил. — Гюнтер, соберись, твою мать!

Крик выходит сиплый, сухой, хрипящий, похоже, от обжигающего воздуха у собеседника пострадала гортань.

Да и сам Гюнтер чувствует, что каждый вздох и выдох приносят нестерпимую боль.

Раскалённый воздух обжигает лёгкие, чуть ли не проходясь лавовыми каплями по носоглотке и трахее.

Им нужно уходить. Валить к чёртовой матери из этого Ада.

Гюнтер осматривается в поисках решениях.

Выход, выход, где же выход…

Его не могло не быть!

Взгляд вновь приобретает осмысленность, мозг, ощущая смертельную угрозу, выбрасывает в кровь огромную дозу адреналина.

Или проходит дебафф «Паника», тут уже можно трактовать двояко.

Воздух уже не кажется таким мучительно раскалённым, а крики кнехтов не звучат столь пугающе.

Его растерянность длилась едва ли меньше минуты, хотя в неё уместилось так много.

Гюнтер анализирует проходящее, как и всегда до этого мгновения. Хладнокровно, здраво и рационально.

Пытаться спрятаться в избах от пожара? Дурость, они и сами горят, а уже скоро могут и вовсе обвалиться.

Попробовать вскопать землю и спрятаться от огня там? А хватит ли времени? Да и даст ли противник это сделать?

Очень навряд ли.

Атаковать стены?

Какой в этом смысл? За ними земляной вал, а, значит, пробиться насквозь не получится.

Остаются только ворота! Единственное уязвимое место, через которое можно попробовать прорваться. Мощные, окованные железом, полыхающие вместе с оградой. Но за ними свобода!

— Кто ещё хочет жить — за мной! — Гюнтер вскидывает вверх своё кавалерийское копьё

Навык «Воодушевление» активирован!

Его рык на секунду перекрикивает гул пламени, после чего снова затихает.

Но те, кто ещё в сознании, кто ещё не рухнул в панику с головой — они слышат его клич.

Умирающие, со слезающей плотью, с чёрными костями и невыносимой болью, заполняющей сознание, они встают на ноги, хватают брошенные щиты и копья и бредут в его сторону.

Подошвы сапог уже расплавились, голые и обожжённые стопы шагают по чёрной земле, но им всё равно.

Они хотят жить! Они не желают умереть!

Не в этом Аду! Не так! Только не сейчас!

По правую руку замирает Суровый и только он. Остальные наездники были не способны удержать своих кабанов, когда те сошли с ума.