Шрифт:
Завязывать надо с чересчур опасными играми. Что-что, а адреналинового маньячества я за собой не наблюдал. А вот людей мне жалко. Мало их у меня.
Мертваго ушел, а я так и сидел в пустой курилке женского ««концлагеря»», ждал конца операции.
Наконец Василина вышла из операционной палатки, в распахнутом белом халате на красноармейскую форму, без перчаток уже, села рядом со мной в курилке и устало сказала, поправив косынку.
– Мужчина, не угостите даму папироской?
Я протянул ей раскрытый портсигар.
Дал прикурить от зажигалки.
Врач затянулась, закашлялась, и обмолвилась с извинительным тоном.
– Простите, давно не курила. В плену курево взять негде. А табак у вас хороший. Не советский, небось?
– Не советский, - подтвердил я. – Турецкий. Как мичман?
– Жить будет, - ответила Васюк, затягиваясь. – Счастливчик. Пять миллиметров влево и заказывай панихиду. Да и доставили его ко мне быстро. Кураги достать можете?
– Зачем?
– Сердце ему поддержать. Кровь слегка разжижить.
– У меня в домике кардиомагнил есть.
– Чего?
– Аспирин с магнием. Самое-то для разжижения крови будет. А курагу привезу. И курагу, и бананы. Напишите мне, что требуется – всё будет.
– Вы сами-то как? Не пострадали? – посмотрела она мне в глаза.
– Жив, как видите. И тушка целая. – Отвечаю. – Благодаря Никанорычу. Он меня собой прикрыл.
– Это правда, что мы в далёком прошлом? – вдруг спросила врачиха, меняя тему.
– Правда, – отвечаю.
– А обратно?
Чёрт. Каждый второй думает про ««обратно»». А они мне тут нужны.
– В концлагерь к фашистам? – отвечаю по-одесситки.
– Так там умерли трое из четырех пленных. Война продлится до мая сорок пятого года. – И предваряя следующий вопрос, сразу говорю. – Нашей победой и красным знаменем над рейхстагом в центре Берлина.
– Понятно. А, правда, что Мертваго генерал? – снова меняет тему врачиха.
Чувствуется что у нее вопросов ко мне вагон и маленькая тележка.
– Правда. Статский советник по ветеринарной части. Зря вы его из операционной прогнали. Он фельдшеру из моряков ногу от газовой гангрены спас. На моих глазах. Обидели вы старика.
Врачиха кинула окурок в ящик с песком, заменяющий урну.
– Я не знала этого. Я извинюсь перед ним. Правда-правда. Еще папироску дадите?
– Дам, - сказал я, открывая портсигар. – А вы, какие предпочитаете курить?
– То, что я предпочитала, мне было не по карману. ««Северную Пальмиру»» или ««Герцеговину флор». Но это редко я могла себе позволить. ««Казбек»» не люблю – он кислый. А в паёк комначсостава выдавали ««Беломорканал»» или ««Пушки»». Ваш табак мне понравился, только он для меня очень крепкий.
– Неужто, крепче ««Беломора»»? – удивляюсь.
– Почти, - улыбнулась устало.
– Когда в очередной раз я схожу в дореволюцию, то привезу для вас ««Зефир»» или ««Дюшес»» - они считались дамскими папиросами. А женщин, которые курят ««Беломор»» в моё время называли ««товарищами»». – Усмехнулся я.
– А вы, из какого времени? – снова Василина меняет тему.
– Из двадцать первого века, - мне скрывать нечего.
– Коммунизм построили?
У-у-у-у-у… какой жгучий интерес.
Хоть стой, хоть падай, но пора читать очередную лекцию по истории РСДРП – ВКП(б) - КПСС.
– А вы сами, Василина Васильевна, партийная?
– Комсомолка.
– Тогда слушайте. Комсомол самораспустился в 1991 году. А до того, вместо обещанного Хрущёвым коммунизма в 1980-м году в Москве провели Олимпийские игры…
Около моего домика терпеливо сторожил трофейные чемоданы с баулами Сосипатор.
– Заходи, - предложил я, открывая дверь ключом.
Занесли багаж.
– Барин, - пробасил Сосипатор. – В другой раз ты на дело меня бери. Я привычный. И крови не боюсь. Ни своей. Ни чужой.
Вынул я из шкафа бутылку ««Хортицы»» украинского разлива из 21 века, оделил по стопарикам. Подумал, что пора в дореволюцию сходить за Шустовским коньяком.
– Давай, за выздоровление Никанорыча, - поднял я стопку.
Выпили под мануфактурку – закуски дома никакой не было. Даже шоколадки. Теплая водка была противной. Так что идея продолжать пьянку обоюдно желания не вызвала. Но заставила меня задуматься о холодильнике. Вроде были такие агрегаты на керосиновых движках внешнего сгорания, что электричества не требуют.