Уже устраиваясь на ночь, услышала тихий, приглушенный звук, что-то вроде стона, только довольно глухого. Прислушавшись, постаралась определить, откуда исходит звук. Поднялась, осторожно шагая по примолкшему лагерю.

Глухие стоны издавал птеродактиль Аравия. Тарскони улетел вслед за гостями, зверь Аравия остался один. Птеродактиль выглядел не слишком здорово, бока ввалились, серебряные глаза казались тусклыми, буто потухшими. Он мотал головой из стороны в стороны, явно стремясь освободиться. За прошедшее время я ни разу не видела, чтобы Аравий его кормил или поил. Не то, чтобы я следила за мужчиной, но кормление крылатого зверя, думаю, не пропустила бы.

Подойдя ближе, но все же оставаясь на значительном расстоянии, с интересом наблюдала за метаниями птеродактиля. Он же, словно почувствовав мой взгляд, замер и медленно обернулся в мою сторону. Зверь снова попытался издать какой-то звук, но у него, ожидаемо, ничего не вышло. Тогда наклонил морду вперед, вытягивая ее в мою сторону. Шагнул раз, другой, но замер, остановленный цепью.

Перевела взгляд на цепь, проследила ее по всей длине, начиная от щиколотки зверя и до металлического кольца, вбитого в землю, где цепь и была закреплена. Замка никакого я не увидела. Мне кажется, там что-то вроде защелки. Но подходить ближе, чтобы удостовериться не стала.

Птеродактиль расправил крылья, в очередной раз поражая меня их размером, взмахнул, поднимая ветер и пыль. Снова выгнул шею, будто пытаясь издать какой-то звук.

Стало безумно жаль мощного зверя, укрощенного волей человека. Неужели нельзя обходиться с ним как-нибудь помягче? Неужели обязательно держать на жаре без воды и еды? Со связанной пастью…

– Прости, я ничем не могу тебе помочь, - обратилась к птеродактилю тихонько, стоя на значительном удалении. Не знаю, понял ли зверь или я выдаю желаемое за действительное, только мне показалось, что он прикрыл глаза, глядя на меня довольно осознанно. Словно соглашался.

Постояла еще немного, с сожалением глядя на такого же заложника, как и я, и побрела обратно в лагерь.

Спала я дергано, вздрагивая от каждого шороха, постоянно хлопая по себе, ощущая жалящие укусы. Но все же спала. Наутро чувствовала себя намного бодрее, чем накануне, а еще в груди стало нарастать незнакомое чувство. Я бы назвала его жжением, только это не совсем верное определение. Беспокойство, томление, словно царапало что-то изнутри, в районе солнечного сплетения. Было и еще кое-что – глядя на свои руки, рядом с венами отчетливо стали видны другие прожилки – ярко-желтого, почти золотого цвета. Ставя пальцы на запястье, в то место, где пульс чувствуется особенно ярко, я слышала, кроме знакомых толчков, еще и звенящую вибрацию. Едва уловимую, но вполне отчетливую. Кажется, я нашла ту самую циниш.

– Вертуха, обманка, пустышка! – утро началось с жутких криков. Разодрала глаза, с трудом понимая, где я и что происходит.

Кричал Аравий. Во сне я пропустила прибытие еще одного мужчины на птеродактиле. Он сейчас стоял у входа в дом Аравия, тогда как сам хозяин строения кричал на молоденькую девочку. Та сжалась вся, по щекам бедняжки текли слезы. Когда Аравий отвесил девчонке мощную пощечину, от которой она рухнула на землю, я едва сумела удержаться от того, чтобы не подбежать. Только понимание, что ничем не помогу, лишь себе наврежу, удержало от такого шага.

Девчонка и не пыталась подняться, напротив, сжалась на земле комочком, закрывая голову и живот. Думаю, с ней такая ситуация не впервые, ведь следующее, что стал делать Аравий – пинать несчастную ногами. Не сильно, было видно, что мужчина сдерживается, но все же. Смотреть на это было очень тяжело, сама не заметила, что плачу. От бессилия, от жалости, от невозможности изменить ситуацию…

И тут Аравий будто почувствовал мой ненавидящий взгляд. Мужчина медленно поднял глаза и встретился взглядом с моим. Вот тут его и накрыло бешенство. В несколько широких шагов он достиг дерева, за которым я укрывалась.

– А ты что здесь делаешь? – взревел мужчина, хватая меня за волосы. От боли зашипела, выгнулась, забила ногами, ведь он стал поднимать меня над землей, удерживая за растрепавшуюся косу. – Ты что, здесь спала? – последовал новый вопрос. – Ну-ка пошла в барак! – приказал он, подталкивая ко входу в лачугу. – Шевелись! – и придал мне ускорения ногой.

До лачуги буквально доволок и швырнул на пол. Девушки только-только стали просыпаться, многие смотрели на нас непонимающими взглядами, разбуженные криками и шумом.

– Сатиша! – позвал Аравий кого-то. С дальнего топчана, расположенного у проема в стене, поднялась молодая женщина, думаю, одна из самых старших здесь.

– Слушаюсь, халишер Аравий, - склонилась она, несмотря на огромный, выпирающий живот. Глаз не поднимала, смотря исключительно в пол.

– Эту на цепь, - сплюнул рядом со мной. – Сегодня не кормить, вечером выкачать циниш. И не жалей ее! Будет меньше филара – с тебя скачаю, поняла?

– Поняла, халишер, - бесстрастный голос.

Аравий ушел, все еще пыхтя праведным негодованием, а я попыталась подняться с пола. Никто ко мне не подошел, чтобы помочь, словно я прокаженная. Та самая Сатиша, поковырявшись в углу, достала длинную тонкую цепочку и двинулась ко мне.