– Мне надо вернуться домой! – наконец, нарушаю повисшую между нами давящую тишину.

– Вряд ли ты туда попадёшь, – цедит он и начинает медленно, шаг за шагом приближаться ко мне, – если пристрелишь меня по присущей тебе косячной неосторожности.

– Не подходи!

Господи, никогда ещё я не испытывала такого ужаса! Даже там в подвале и в лесу! Даже, когда ехала в неизвестном направлении с мешком на голове. Выстрелить в человека? Что тогда?

А он всё ближе и ближе. И от него не укрывается тот факт, что рука моя в какой-то момент предательски дрогнула.

Не стрелять? А если после этого он сотрёт меня в порошок за то, что посмела целиться в него?

Мамочки… ой йой.

Просто нажать. Он ведь не умрёт, если выстрелить куда-нибудь в плечо или колено…

Шумно тяну воздух ртом, когда пистолет упирается ему в грудь.

– Чокнутый придурок, я же нажму! – сиплым голосом говорю я, пока тело пробивает крупная дрожь.

Господи Иесусе, помоги мне!

– Валяй, – разрешает равнодушно, и глаза при этом смотрят с вызовом. – Это даже… забавно!

Он ведёт себя не как нормальный человек! А будто чёртов бездушный робот! Я же дышу часто-часто… По ощущением кровь в венах вскипела, а в лёгкие внезапно совсем перестал поступать кислород.

Испуганно замираю, глядя в его кажущиеся сейчас очень тёмными глаза. В следующую же секунду он хватает мою руку и отводит в сторону. Так случается, что мои пальцы на автомате спускают курок. Не понимаю, почему это произошло…

От характерного звука выстрела и разбившегося стекла мы оба в одну секунду дёргаемся и застываем. Картина кренится влево. Я в шоке приоткрываю рот, а Беркутов переводит взгляд со стены на меня и таращится с плохо скрываемой агрессией. Вот теперь, пожалуй, мне точно конец!

– Ты рехнулась? – яростно шипит он, в один приём выбивая из трясущейся, покрывшийся влагой ладони пистолет.

– Я… Я не не нарочно, – заикаясь, зачем-то оправдываюсь, пока он скалой нависает надо мной, до боли стиснув плечо. – Не собиралась я стрелять клянусь! Просто… просто так… так получилось!

Страшно. Мои шансы на спасение теперь совершенно точно ничтожно малы. Тоже мне вообразила себя Миссис Смит!

Его лицо очень близко. Брови в гневе сошлись на переносице, скулы заострились, губы плотно сжаты, а в глазах такое обещание расправы, что дурно становится… Может, ударить его? Куда там бьют? В пах? Или тычут в глазницу, как когда-то в детстве советовал Паровоз.

Помощь приходит откуда не ждали. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться голосу главной стервеллы нашей школы, Вероники Грановской.

– Рооом? – откуда-то неподалёку доносится из коридора.

– Мать твою! – Беркутов раздражённо закатывает глаза, и пока я нахожусь в некоей прострации впихивает меня в небольшую гардеробную комнату, примыкающую к спальне.

– Какого… – возмущаюсь я, упираясь, но он такой сильный, что это бесполезно.

– Будешь сидеть тут тихо, как мышь, – толкая меня туда, заявляет он.

– Что за…

Решётчатая дверь плотно закрывается, обдавая меня потоком воздуха. Я недовольно отпихиваю в сторону его рубашки. Из своего укрытия пялюсь в отверстия, через которые есть возможность наблюдать за происходящим. Беркутов же за эти секунды успевает поднять с пола пистолет, забросить его в ящик и метнуться к перекошенной картине для того, чтобы её снять.

Входная дверь распахивается, являя миру как всегда безупречно выглядящую Нику. Стуча каблучками, она заходит в комнату. На ней удивительной красоты наряд. Красное, короткое, но при этом вовсе не вульгарное платье, замысловатые узоры которого оплетают её соблазнительные формы точно вторая кожа. Оно, кстати, невероятно гармонирует с волосами, цвета воронова крыла, которые сегодня завиты в крупные локоны, ниспадающие на спину. Что тут скажешь…Красотка, сошедшая со страниц глянцевого журнала.

– Ром, что за шум? Мне показалось…

– Картина свалилась от хлопка двери ванной. Рамка была из стекла, – пожимает плечами он.

Вот ведь брехло! Чушь несусветная!

Поверить не могу, что выстрелила! Пусть и случайно, но всё же… Ужас ужасный, в голове не укладывается!

Он берёт её за руку, привлекая к себе. Подозреваю, чтобы отвлечь от созерцания стены, на которой можно заметить кое-что, противоречащее его ни на что не годной версии.

– Ты так долго, – пальчики девушки касаются его лица.

Я вспоминаю маникюр Грановской, которому вполне мог позавидовать старый добрый Фредди Крюгер. Я бы на месте Беркутова всерьёз опасалась за безопасность своих глаз. (Подумала та, которая минуты две назад рассматривала их травму как вариант на спасение).

Тем временем Вероника зря времени не теряет. Тянется к нему и целует в губы. Я строю гримасу отвращения, глядя на этих двоих. Чувствую, как краснеют щёки, когда она, очень по-девичьи хихикнув, смело толкает его к подоконнику.

Вот только не это! Всю жизнь прям мечтала смотреть на лобызания и слюнообмен этой парочки! Грановская сладко стонет ему в рот. Теперь у меня нещадно горят и уши. А ещё очень хочется чихать! В этом царстве мужской одежды невыносимо пахнет кондиционером для белья. А у меня на них с детства страсть какая аллергия! Это хорошо сейчас нет денег на подобные траты. Хоть какой-то плюс…